6. «Здравствуй, новая жизнь!»

Стремление быть полезным народу, родине побудило его поехать на Сахалин (1890 г.), место каторги и ссылки, где царское правительство сосредоточило все возможные виды человеческого унижения и страдания. Цель этого путешествия была связана прежде всего с поисками ответа все на тот же вопрос: что делать?

Несмотря на все трудности пути, настроение у путешественника было бодрое. Больше тысячи верст он проехал по Амуру, наслаждаясь величавой красотой пейзажа.

Его чувство родины расширялось. И горько и радостно было ему. Он видел много грубого, тяжелого, его возмущал дикий произвол, насилие чиновников. Но наблюдения его над крестьянами, над простыми русскими людьми с повседневным героизмом их труда были светлыми, радостными. Свои впечатления, выраженные им в очерках о Сибири, он обобщил в письме к сестре: «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!»

Поездка на Сахалин была стремлением писателя выйти из идейного кризиса, мучившего его на рубеже восьмидесятых -- девяностых годов. Путешествие оказалось плодотворным. Он много перестрадал на Сахалине, его долго еще преследовали кошмары воспоминаний о мучениях людей на острове. И вместе с тем поездка дала ему уверенность, обозначила новую мощную зрелость. Без своего путешествия он не мог бы написать не только свою книгу о Сахалине, но и «Палату № 6» (1892 г.) и такой замечательный рассказ, как «Гусев» (1890 г.). Эти произведения, проникнутые новым для чеховского творчества мотивом прямого, открытого протеста против тирании, гнета, произвола, явились непосредственным творческим итогом поездки на Сахалин. Поездка дала новую ноту суровой мужественности в его творчестве, сыграла большую роль в росте его общественно-политического самосознания.

Поездка на Сахалин с особенной силой подчеркнула в сознании писателя всю невыносимость, всю тесноту, тюремную духоту тогдашней русской жизни. Эта жизнь со всей ясностью представилась ему жизнью в четырех стенах, с надзирателями, решетками, кандалами. Так возникла «Палата № 6» -- быть может, самое страшное произведение русской литературы. Велико было общественное значение этого произведения в деле мобилизации сил протеста, ненависти к деспотизму. «Палата № 6» явилась одним из симптомов начинавшегося общественного подъема, одним из заметных обозначений исторического рубежа между восьмидесятыми и девяностыми годами.

Несмотря на то, что Чехов не знал и не видел путей, которыми родина должна была прийти к свободе, все же присущая ему общественная чуткость помогала писателю если не сознавать с полной ясностью, то все глубже чувствовать и отражать в своих произведениях тот общественный подъем, который наступил в стране в девяностые годы, подъем, приведший к первой русской революции.

Герой рассказа «Крыжовник» (1898 г.), ветеринарный врач Иван Иваныч, осуждает свои прежние либерально-постепеновские взгляды.

«Свобода есть благо, говорил я, без нее нельзя как без воздуха, но надо подождать. Да, я говорил так, а теперь спрашиваю: во имя чего ждать? -- спросил Иван Иваныч, сердито глядя на Буркина.-- Во имя чего ждать, я вас спрашиваю? Во имя каких соображений? Мне говорят, что не все сразу, всякая идея осуществляется в жизни постепенно, в свое время. Но кто это говорит? Где доказательства, что это справедливо? Вы ссылаетесь на естественный порядок вещей, на законность явлений, но есть ли порядок и законность в том, что я, живой, мыслящий человек, стою надо рвом и жду, когда он зарастет сам или затянет его илом, в то время как, может быть, я мог бы перескочить через него или построить через него мост? И опять-таки, во имя чего ждать? Ждать, когда нет сил жить, а между тем жить нужно и хочется жить!»

Так входила в сознание Чехова мысль о необходимости не эволюционного, а решительного и коренного изменения всей действительности, догадка о необходимости смелого, большого действия: таков смысл слов о том, что нельзя ждать, когда все «образуется» само собой, нельзя надеяться на постепенное улучшение, можно перескочить через ров! Эта мысль возникла у Чехова в несомненной связи с ростом революционного движения рабочего класса, оказывавшим прямое или косвенное влияние на все стороны жизни, в том числе и на творчество великого русского писателя, несмотря на то, что он не был связан с этим движением, был далек от непосредственно политического мышления.

Вместе с созреванием мысли о необходимости коренного изменения действительности оформлялась в сознании Чехова и его догадка о том, что для такого изменения недостаточны усилия одиночек, «избранных личностей», что необходимо воздействие на народные массы. Но в чем же должно выражаться это воздействие, Чехов, конечно, не мог знать, не имея никаких связей с революционным движением, с марксизмом. Так, героиня повести «Моя жизнь» (1896 г.), высказав замечательные мысли о необходимости сильных, смелых, скорых способов борьбы за изменение действительности, о необходимости «действия сразу на массу», не может назвать никаких других видов такого действия, кроме искусства. Но все же в этих догадках сказалось упорное, глубокое стремление писателя найти какие-то новые, решительные пути к изменению жизни, связать искусство с борьбой за это изменение.

Эти особенности художественного творчества и мировоззрения Чехова еще более отвращали его от народнических представлений о «героях и толпе», о «критически мыслящих личностях», «избранниках», стоящих над массой. Чехов глубоко чувствовал, что историю не делают одиночки.

«Рассказ неизвестного человека» (1893 г.) представляет собою развенчание народнического героя -- террориста. Герой повести -- ренегат, переходящий на обывательские позиции «жизни для жизни» (то есть на те позиции, о которых с глубоким презрением Чехов писал в ответе Суворину, защищавшему в письме к Антону Павловичу обывательскую философию «жизни для жизни», отказ от «высших целей»). Легкость ренегатства, перехода от нелегальной деятельности, от профессионального терроризма -- к жажде покоя и «обыкновенных радостей», эта удивительная легкость падения, как говорит о происшедшей в нем перемене сам герой повести, была связана с полной изжитостью, исчерпанностью, банкротством всего народнического мировоззрения. Вопрос о причинах легких падений людей, считавших себя передовыми деятелями, вчерашних прогрессистов, народников или просто людей с «идеалами», скатывающихся к обывательщине, к существованию ради существования, -- этот вопрос всегда глубоко занимал и волновал Чехова. И действительно, эти явления были весьма характерны для всех тех интеллигентских деятелей восьмидесятых--девяностых годов, которые стояли на позициях культурных, «мыслящих» одиночек, для всех тех, кто считал возможным осветить светом только из своего окошка всю окружающую тьму. Чехов не мог ответить на вопрос о причинах легкости этих падений, но он чувствовал, что дело заключается в неглубоком, непрочном, безнадежно устаревшем идейном вооружении этих деятелей его эпохи, в отсутствии у них всеохватывающей общей идеи, в их позиции одиночек. В этом смысле для Чехова объединялись, при всем их индивидуальном различии, люди типа и бывшего террориста, героя «Рассказа неизвестного человека», и магистра Коврина, героя «Черного монаха» (1893 г.), и Иванова, героя одноименной пьесы (1887 г.), и целого ряда других подобных деятелей, приходящих к краху.

Имя Чехова все более связывалось в сознании всей передовой России с нарастанием общественного подъема в стране, становилось одним из символов этого подъема.

Чувство близости коренной перемены всей жизни, ожидание революции,-- чувство, все глубже овладевавшее Чеховым в конце девяностых -- начале девятисотых годов, сказалось в пьесе «Три сестры» (1900 г.).

Один из ее героев говорит явно от имени автора: «Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку... через какие-нибудь двадцать пять -- тридцать лет работать будет уже каждый человек. Каждый!»

Чехов чувствовал дыхание надвигающейся бури. Писатель С. Я. Елпатьевский вспоминает о Чехове девятисотых годов: «И вот пришло время, не стало прежнего Чехова... И случилось это как-то вдруг, неожиданно для меня. Поднимавшаяся бурная русская волна подняла и понесла с собой и Чехова. Он, отвертывавшийся от политики, весь ушел в политику, по-другому и не то стал читать в газетах, как и что читал раньше. Пессимистически и во всяком случае скептически настроенный Чехов стал верующим. Верующим не в то, что будет хорошая жизнь через двести лет, как говорили персонажи его произведений, а что эта хорошая жизнь для России придвинулась вплотную, что вот-вот сейчас перестроится вся Россия по-новому, светлому, радостному...

И весь он другой стал -- оживленный, возбужденный, другие жесты явились у него, новая интонация послышалась в голосе. ...И когда мне, не чрезмерно обольщавшемуся всем, что происходило тогда, приходилось вносить некоторый скептицизм, он волновался и нападал на меня с резкими, не сомневающимися, не чеховскими репликами.

-- Как вы можете говорить так! -- кипятился он. -- Разве вы не видите, что все сдвинулось сверху донизу! И общество и рабочие!..

...Чехов, всегда сдержанный в разговорах о своей литературной работе, неожиданно протянул мне рукопись:

-- Вот, только что кончил... Мне хотелось бы, чтобы вы прочитали.

Я прочитал. Это была «Невеста», где звучали новые для Чехова, не хмурые ноты. Для меня стало очевидно, что происходил перелом во всем настроении Чехова, в его художественном восприятии жизни. что начинается новый период его художественного творчества.

Он не успел развернуться, этот период. Чехов скоро умер».

В. Вересаев свидетельствует о том же:

«Для меня очень был неожидан острый интерес, который Чехов проявил к общественным и политическим вопросам. Говорили... что он человек глубоко аполитический... Чего стоила одна его дружба с таким человеком, как А. С. Суворин, издатель газеты «Новое время». Теперь это был совсем другой человек; видимо, революционное электричество, которым в то время был перезаряжен воздух, встряхнуло и душу Чехова».

О настроениях Чехова в 1900--1901 годах можно судить по письму Горького к В. Поссе, в котором Горький приводит следующее высказывание Антона Павловича: «Чувствую, что теперь нужно писать не так, не о том, а как-то иначе, для кого-то другого, строгого и честного».

Прощание новой, молодой, завтрашней России с прошлым, отживающим, обреченным на скорый конец, устремление к завтрашнему дню родины -- в этом и заключается содержание «Вишневого сада» (1903 - 1904 г.).

Настолько назрел конец старой жизни, что она представляется уже водевильно-нелепой, «призрачной», нереальной. Вот настроение пьесы.

Призрачны и отжившие типы этой уходящей жизни. Таковы главные герои -- Раневская и ее брат Гаев.

Раневская и Гаев -- хозяева имения, «прекраснее которого нет ничего на свете», как говорит один из героев пьесы, Лопахин,-- восхитительного имения, красота которого заключена в поэтическом вишневом саде. Хозяева довели имение своим легкомыслием, полнейшим непониманием реальных условий до жалкого состояния; предстоит продажа имения с торгов. Разбогатевший крестьянский сын, купец Лопахин, друг семьи, предупреждает хозяев о предстоящей катастрофе, предлагает им свои проекты спасения, призывает думать о грозящей беде. Но Раневская и Гаев живут иллюзорными представлениями. Гаев носится с фантастическими проектами. Оба проливают множество слез о потере своего вишневого сада, без которого, как они уверены, они не смогут жить. Но происходят торги, и Лопахин сам покупает имение. Когда беда свершилась, выясняется, что никакой особенной драмы для Раневской и Гаева не происходит. Раневская возвращается в Париж, к своей старой «любви», к которой она и без того вернулась бы, несмотря на все ее слова о том, что она не может жить без родины и без вишневого сада; Гаев также примиряется с происшедшим. «Ужасная драма» и не оказывается драмой по той простой причине, что эти люди не очень способны к серьезным, глубоким чувствам, -- таков один из главных комедийных мотивов пьесы.

Образ вишневого сада играет большую, многостороннюю роль. Прежде всего он символизирует поэзию старой жизни, ту поэзию «дворянских гнезд», исчерпанность, изжитость которой так остро чувствовал Чехов. А законная наследница отжившей поэзии «дворянских гнезд», юная Аня, дочь Раневской, преемница Лизы Калитиной, Татьяны Лариной, весело, по-молодому звонко, бесповоротно прощается со всей этой устаревшей, потерявшей живое содержание, мертвой красотой. Ей помогает в ее духовном развитии, в определении отношения к прошлому, настоящему и будущему родины, студент Петя Трофимов. Он раскрывает Ане глаза на то темное, страшное, что таилось за поэзией дворянской культуры.

«Подумайте, Аня, - говорит он жадно слушающей его девушке, - ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов... Владеть живыми душами - ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней... Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним...»

Трофимов зовет Аню к красоте будущего:

«Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его... Вот оно, счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!»

«Вишневый сад» -- это пьеса о прошлом, настоящем и будущем родины. Будущее встает перед нами в образе небывало прекрасного сада.

«Вся Россия наш сад»,-- говорит Петя Трофимов во втором действии, и ему вторит Аня: «Мы насадим новый сад, роскошнее этого...»

Образ красоты самой родины возникает перед нами. Придут люди, которые будут достойны всей красоты родной земли. Они очистят, искупят все ее прошлое и превратят всю родину в волшебный сад. И Аня будет вместе с этими людьми. Таково поэтическое содержание и грустного и самого светлого, оптимистического произведения Чехова.

Чехов хотел, чтобы спектакль Художественного театра прозвучал в том бодром тоне, в каком он написал пьесу. Он хотел, чтобы зритель чувствовал не только элегическую грусть, не только лиризм прощания, но и грустный комизм призрачного мира Гаевых и Раневских, он требовал, чтобы Раневскую обязательно играла комическая старуха, ему хотелось, чтобы зритель ясно чувствовал комическую сторону, недостаточную серьезность страданий слезоточивых героев.

Вся пьеса проникнута настроением светлого прощания с уходящей жизнью, со всем плохим и хорошим, что было в ней, настроением радостного привета новому, молодому.

Это настроение окрашивает и рассказ «Невеста», написанный в том же 1903 году, что и «Вишневый сад». Герои рассказа, как и герои «Вишневого сада», чувствуют близость того времени, когда не останется на родной земле серых «провинциальных» городов, «все полетит вверх дном, все изменится, точно по волшебству. И будут тогда здесь громадные, великолепнейшие дома, чудесные сады, фонтаны, необыкновенные, замечательные люди...»

И каким весенним, бравурным мотивом заканчивается «Невеста»! После долгой разлуки Надя приезжает на несколько дней в свой родной город. Она «ходила по саду, по улице, глядела на дома, па серые заборы, и ей казалось, что в городе все давно уже состарилось, отжило, и все только ждет не то конца, не то начала чего-то молодого, свежего. О, если бы поскорее наступила эта новая, ясная жизнь, когда можно будет прямо и смело смотреть в глаза своей судьбе, сознавать себя правым, быть веселым, свободным! А такая жизнь рано или поздно настанет... и впереди ей рисовалась жизнь новая, широкая, просторная, и эта жизнь, еще неясная, полная тайн, увлекала и манила ее».

Читатель не мог не понимать, что перед ним чудесный образ русской девушки, вступившей на путь борьбы за то, чтобы перевернуть жизнь, превратить всю родину в цветущий сад. «Главное -- перевернуть жизнь, а все остальное не нужно»,-- говорит Саша. Чехову самому казалось вместе с его героями, что «все давно уже состарилось, отжило» и все только ждет «начала чего-то молодого, свежего». И он с молодой радостью прощался с прошлым. «Прощай, старая жизнь!» -- звенит в финале «Вишневого сада» юный голос Ани, голос молодой России, голос Чехова.

Образы Ани и Нади сливаются в обаятельный образ молодости родины. «Здравствуй, новая жизнь!» -- эти слова, прозвучавшие в «Вишневом саде», были последними словами Чехова, словами по-пушкински радостного привета новому дню родины -- дню ее свободы, славы и счастья.

Заключение

Нередко, говоря о мировом значении творчества Чехова, исследователи обращают внимание на ту новую художественную форму, которой писатель обогатил мировую литературу. Нет сомнения, значение этого чеховского открытия велико. И это было отмечено уже Л. Н. Толстым. И все же, характеризуя Чехова, Толстой прежде всего подчеркивал, что он «художник жизни». И Горький считал главным в творчестве Чехова такую глубокую правду жизни, которой до него не знала мировая культура. Именно обращение к коренным вопросам человеческого бытия, со всей остротой поставленным историческим развитием России на рубеже двух веков, объясняет выдающуюся роль творчества Чехова в развитии мировой литературы ХХ века.

Сегодня Чехов дорог нам потому, что не потеряли своего значения поставленные им нравственные и социальные проблемы. Чехов, как и прежде, учит нас понимать зловещую роль в жизни человеческого общества мещанства, мелкого собственничества, страсти к накопительству, обывательской сытости и пошлости.

Чехов жив, он борется вместе с нами, вместе с прогрессивными людьми всего мира, его светлая мечта о прекрасном, гармоничном человеческом обществе все еще остается путеводной звездой для многих миллионов людей на всем земном шаре.

Литература

1. А. П. Чехов. Собрание сочинений в 12 томах.- М.: Гос. издат. худож. лит., 1960.

2. Энциклопедия для детей. Т. 9. Русская литература. Ч. 1. - М.: Аванта+, 1998.

3. Семанова М. Л. Чехов - художник. - М.: Просвещение, 1976.

4. Полоцкая Э. А. Пути чеховских героев. - М.: Просвещение, 1983.

5. Бердников Г. П. А. П. Чехов. Идейные и творческие искания. - М.: Худож. лит., 1984.

6. Кулешов В. И. Жизнь и творчество А.П. Чехова. - М.: Дет. лит., 1985.