4. Чеховские монологи

Многим известно, что при изучении словесного ряда в драмах Чехова внимание обычно уделяется новаторской технике диалога, построенного на подтексте. "Второй составляющей словесного ряда - монологу - места отводится значительно меньше"[11, 54].

Наткнувшись на исследование Горячёвой о чеховских монологах, я не смог пройти его мимо. И так, как известно, монологи являются наиболее условной формой словесного ряда драмы, они более объемны, чем реплики в диалоге, более сложно организованы и характеризуются независимостью ведения речи от сиюминутных реакций воспринимающего. Если в диалоге сосредоточено действие драмы, то монолог - это общение автора с читателями и зрителями. В словесном ряде драмы диалог и монолог взаимно дополняют друг друга, но в разные исторические эпохи в разных типах драм соотношение между диалогами и монологами в системе речи персонажей было различным. Широко распространено мнение, что основная тенденция в эволюции техники драмы состоит в уменьшении роли монолога и совершенствовании диалога, придании ему разговорно-естественной формы: драму классицизма и драму романтизма, где монолог играл ведущую роль, сменила драма натуралистическая и психологическая, для которой монолог из-за его статичности и неправдоподобия оказался «психологически малооправданной формой.[11, 54].

Однако, можно заметить, что пьеса "Три сестры" начинается монологами Ольги и Ирины и заканчивается монологами сестер. В процессе действия монологи произносят Тузенбах, Вершинин, Чебутыкин, Андрей Прозоров и Кулыгин. Такое обилие монологов дает возможность рассматривать этот текст как благодатную почву для размышлений над судьбой драматического монолога у Чехова, хотя естественно, что эта проблема выходит за рамки одной пьесы.

Последовательное использование монолога в речи одного героя у Чехова встречается лишь однажды - в "Иванове". Здесь монолог стал для автора именно той формой, которая позволила открыто и достаточно полно развернуть перед читателем и зрителем внутреннюю драму героя. С точки же зрения драматургической техники в данном случае можно считать, что в способах изображения внутреннего мира персонажей "пьеса продолжает прежнюю традицию непосредственных самовысказываний"[11, 55]. В поздних чеховских пьесах само количество подобных монологов будет существенно снижено, но, тем не менее, и при новой драматургической технике, воплотившейся в главных четырех пьесах, монологи использовались драматургом достаточно активно.

Основная функция монолога - осуществление связи автора с читателем и зрителем - обусловила разные его типы. Исходя из характера информации, содержащейся в монологах, выделяют два основных их типа: монолог-рассказ и монолог-исповедь (размышление) [12, 135]. И если первый тип для Чехова - редкость: драматург старался ввести зрителя и читателя в курс событий с помощью диалогической речи, то второй тип, напротив, сделался важным компонентом его драм. Вспомним, например, монолог Тригорина в "Чайке" во втором действии (начинается словами "Что в ней особенно хорошего?" [7, 355]), монолог Астрова в I действии "Дяди Вани" ("Да.. В десять лет другим человеком стал..."[7, 386]), а в "Трех сестрах" - монологи и Андрея, и Вершинина, и Чебутыкина.

Как известно, монолог может быть "уединенный" и "обращенный" к кому-либо [11, 55]. Эти обстоятельства должны влиять на построение монолога, его содержание, степень "раскрытости" героя. "Обращенный" монолог остается в составе диалогической речи и более естественно подается героем, чем монолог "уединенный". Но такому монологу с точки зрения грамматической структуры больше свойственно отсутствие "отступлений от нормы", это "организованная система облеченных в словесную форму мыслей"[11, 55]. В "Трех сестрах" таковы монологи Вершинина и Тузенбаха во втором действии, когда герои рассуждают о будущем; каждый из этих монологических высказываний представляет логическое изложение взглядов персонажей.

Интересны рассуждения В.В.Стасова в письме Л.Толстому, где он говорил, что в "разговорах" действующих лиц ничего нет труднее "монологов". Авторы там фальшат условностью и академичностью и выдумывают более, чем во всех других своих писаниях. В монологах почти ни у кого и нигде нет настоящей правды, случайности, неправильности, отрывочности и всяких скачков. Почти все авторы пишут монологи совершенно правильные, последовательные, вытянутые в ниточку и струнку . А разве люди так думают сами с собой? Нет. И единственным исключением, по мнению Стасова, в то время: это граф Лев Толстой. Он один дает в романах и в драмах настоящие монологи, со всей неправильностью, случайностью, недоговоренностью и прыжками. А про Чехова тот же Стасов говорил: " А.Чехов, следуя за Толстым, расширил драматическую сферу применения языковых приемов, связанных с формами внутренней речи, и стиль чеховских героев нередко воспринимается как прерывистый и раздвоившийся речевой поток, в котором струя внутренней речи то вырывается наружу, то уходит внутрь, несясь скрытым "подводным течением", подтекстом произносимых слов"[11, 58].

Хотя, более интересный аспект, по моему мнению, в монологах Чехова совершенно другой. Что из речи героев мы определяем как монолог, а что - просто как реплику (даже весьма развернутую) в диалоге. Для традиционной - дочеховской - драмы этот вопрос не актуален: там диалог построен на основе вопросно-ответных реплик, впрямую связанных с событиями. Чеховскому же диалогу присуща малая сосредоточенность на сюжетных перипетиях, включенность реплик случайных, никак не связанных с основной линией действия, многоголосье, прерывистость, скачкообразность. Герои Чехова ведут особый диалог. Стоя в стороне от жизни, подчиняясь ее течению, эти пассивные натуры больше разговаривают про себя, чем для дела, "речи действующих лиц в пьесах Чехова приближаются к форме монолога"[11, 59].

Разберём эпизод из первого действия «Трех сестер»», который чаще всего смущает неподготовленного читателя. Здесь хорошо видно, что знаменитая фраза Маши «У лукоморья….» не является составляющей диалога:

Ирина. Это он что-то придумал.

Тузенбах. Да. Ушел с торжественной физиономией, очевидно, принесет вам сейчас подарок.

Ирина. Как это неприятно!

Ольга. Да, это ужасно. Он всегда делает глупости.

Маша. У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… Златая цепь на дубе том… (Встает и напевает тихо.)

Ольга. Ты сегодня невеселая, Маша.

Маша, напевая, надевает шляпу.

Куда ты?

Маша. Домой.

Ирина. Странно…

Тузенбах. Уходить с именин!

Эти слова Маши никак не связаны с другими репликами, они - автономны, выключены из вопросно-ответного ряда и "манифестируют монотему героини"[11, 59]. И в этом смысле они приближаются к монологу; из формальных признаков лишь объем высказывания не дает основания назвать его так. Но если учесть такие тенденции в словесном ряде чеховских пьес, как последовательное снижение внешней экспрессивности, подтекстное выражение чувств, то это резкое укорачивание монолога - в русле общей реформы драматического речеведения у Чехова. А значит, и «Та-ра-ра-бумбия...» Чебутыкина, и "Он ахнуть не успел, как на него медведь насел" Соленого и многое другое нужно отнести именно к монологической речи. Можно говорить, что здесь у Чехова создан особый тип минимонолога, основанный на подтекстном изображении внутренней жизни героев.

Чехов создает словесный ряд, который не поддается однозначному определению. Рассмотрим, например, второе действие пьесы "Три сестры". Вначале на сцене Андрей и Наташа - диалог, но уже с "ослабленной функцией коммуникативности"[11, 60]: Андрей практически не вовлекается в разговор, который пытается вести Наташа, да он ей как собеседник и не нужен, она лишь оповещает его о своих намерениях. Потом Андрей и Ферапонт - известный пример уединенного монолога, произносимого в присутствии другого человека, который его практически не слышит и не понимает, а поэтому вставляет реплики совершенно посторонние. Но самое интересное, с точки зрения нашей темы, разворачивается дальше, когда на сцену выходят сначала Вершинин и Маша, а затем Ирина и Тузенбах. И их разговоры также трудно отнести к обычным диалогам: Вершинин устал, голоден, хочет чаю, у него неприятности дома, а Маша в это время (вместо того, чтобы напоить его чаем) настойчиво рассказывает ему о своей жизни, замужестве и т.д. Ирина говорит о своей усталости, неудовлетворенности, а Тузенбах в ответ о себе, о своей любви к ней. Несостыковка полная, каждый ведет свою монотему.

Вернёмся к вопросу: что есть диалог, а что есть монолог? К разделению этих речевых форм можно подходить с точки зрения их формы, содержания и функции. Какой из этих признаков становится главным? Исследователи, как правило, прежде всего выделяют признак формальный: разговор ведут два или несколько человек, их реплики чередуются. Но на этом признаки диалога в подобного рода текстах заканчиваются, так как по своему содержанию они представляют собой не связанные вопросами-ответами высказывания, когда смысл последнего определяется содержанием предыдущей реплики другого персонажа, а развитие монотемы каждого из действующих лиц. При этом наблюдается ослабление коммуникативной функции подобного типа разговора, а это, следовательно, приводит к снижению напряженности самого действия пьесы - такой диалог перестает быть способом его реализации.

По мнению Горячёвой, содержательно-функциональные особенности такого рода текстов, их эмоциональный тон являются более весомыми, чем формальные признаки, а значит, мы имеем дело с монологическими, а не диалогическими структурами[11, 61].

Все это позволяет сделать вывод, что драматург модернизировал в своих пьесах прежде всего именно монолог, создав его особые типы и сильно расширив сферу его употребления. Монологов в пьесах Чехова гораздо больше, чем принято думать: он использует и монологи-признания героев с прямыми, открытыми их высказываниями, и минимонологи, содержание которых скрыто в подтексте. Именно монолог - преображенный и усовершенствованный - становится главным структурным элементом новаторской техники словесного ряда чеховской драмы.

Словесный ряд такого рода позволяет в настоящее время исследователям драмы сделать вывод о том, что "монологи и диалоги способны как бы вбирать в себя друг друга. В диалогическую ткань легко входят высказывания, выпадающие из взаимного общения, по сути, чуждые, то есть монологические"[11, 62]. Таким образом, создается словесный ряд совершенно особого рода, невозможный в дочеховской драме, но вполне свободно существующий в драме современной.

Таким образом, монолог в чеховской драматургической системе - один из важных ее компонентов, требующих своего научного осмысления. Как оказалось, к этой проблеме стягивается огромное количество вопросов, касающихся специфической поэтики чеховских пьес. Драматург для раскрытия внутренней жизни персонажа не отказался от монолога, но трансформировал его.