1.1 Пушкинско-гоголевский период русской литературы

С формулированная полтора столетия тому назад вначале В. Г. Белинским См.: Белинский В. Г. Несколько слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова, или Мертвые души» // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 6. С. 259., а позднее -- Н. Г. Чернышевским См.: Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы // Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 1947. Т. 3. С. 19. точка зрения, согласно которой с Гоголя начинается новый период русской литературы, поскольку предшествовавший ему, пушкинский, благополучно завершился См.: Белинский В. Г. Русская литература в 1841 году // Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 565., в известном смысле (в том смысле, который они в него вкладывали) вполне убедительна. Если следовать иерархии ценностей, на которых она основывается, то нетрудно прийти к выводу, что Гоголь -- поэт социальный в значительно большей степени, чем Пушкин, и по этой причине он имеет большее значение для русского общества. Концепция В. В. Розанова, сыгравшая огромную роль в переосмыслении представлений о Гоголе и Пушкине, в интересующем нас плане продолжает предшествующие: один гений был вытеснен другим, «равнозначным» Розанов В. В. Пушкин и Гоголь // Гоголь в русской критике: Антология. М., 2008. С. 176.. Между тем можно высказать и другую гипотезу -- о едином -- пушкинско-гоголевском периоде русской литературы, можно попытаться по-новому оценить то значение, которое Пушкин и Гоголь, в доводах Белинского и Чернышевского противопоставленные друг другу, имели для русской культуры.

Своеобразие пушкинско-гоголевского периода русской литературы заключается в постоянном и плодотворном динамическом напряжении бинарных оппозиций русской культуры: аристократических тенденций и демократических, «эстетического» уклона и «этического», архаистов и новаторов, славянофильства и западничества, консерватизма и либерализма, духовного и светского (в немалой степени связанного с процессом секуляризации культуры и сопротивлением этому процессу донкихотов христианства), реального и идеального, поэзии и прозы, чистой художественности и критического пафоса, всемирной отзывчивости и национальной самобытности, преимущественного интереса к жизни внутренней или жизни внешней, к форме или содержанию, к общественному служению или поиску вечных истин, стремления изображать или преображать реальность, противостояния Москвы и Петербурга как культурного двуединства. Представителями раннего этапа этого периода были Жуковский и Карамзин, Вяземский и Языков, Хомяков и братья Киреевские, семья Аксаковых и князь В. Одоевский. И Пушкин, и Гоголь отдавали должное обоим полюсам оппозиций и при этом в известной мере дистанцировались от тех тенденций, которые в немалой степени ими и были порождены. Гоголь, в частности, признавался, что всегда видел себя участником дела «общего добра» и знал, что без него «не обойдется примиренье многого, между собою враждующего» Письмо С. П. Шевыреву от 13 (25) мая 1847 г. (Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 359).. С приходом Гоголя произошла не смена одной тенденции другой, как утверждал Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы», а их «примиренье», поскольку тенденции были не взаимоисключающими, а взаимообусловленными и взаимообогащающими.

С течением времени одни из них выходили на первый план, другие уходили в тень, при этом не пресекались и продолжали выступать продуктивным фактором развития культуры. Вполне естественно, что в творчестве великих писателей осуществлялось единство этих полярных тенденций, в то время как деятельность писателей второстепенных демонстрировала их противоборство и противостояние.

На мой взгляд, пушкинско-гоголевский период начался с публикации первых произведений Пушкина и окончательно оформился публикацией последних произведений Гоголя.

С появлением в литературе Гоголя возникла столь необходимая для русской культуры Нового времени вторая ее составляющая, учитывающая существование первой -- пушкинской, завершилось формирование системы бинарных оппозиций.

Подобное понимание специфики этого периода как двуполюсно- го динамического культурного пространства, отличающегося тем самым как от периода древнерусской литературы, так и от периода литературы XVIII века, позволяет сделать заключение, что он продолжается до сих пор.

Известно, что именно в 1820-е-1850-е годы гегельянство было влиятельнейшим явлением русской интеллектуальной жизни. Поэтому нелишне заметить, что творчество относящихся к первому этапу пушкинско-гоголевского периода писателей, многие из которых были гегельянцами, является прекрасным подтверждением гегелевской идеи о единстве и борьбе противоположностей.

Вскоре после того переворота, который совершил Пушкин, произошли два новых тектонических сдвига, обязанных Гоголю: возникла натуральная школа и чуть позже сформировалась «наднатуральная» школа. Оба события имели огромное значение для русской культуры. Ко второму из этих важнейших в русской литературе Нового времени событий прекрасно применимы строки Ходасевича:

Прорезываться начал дух,

Как зуб из-под припухших десен Ходасевич В. Из дневника // Ходасевич В. Стихотворения. Л., 1989. С. 138 (Б-ка поэта. Большая сер.)..

О тех мучениях, которые Гоголь при этом претерпевал, находим немало свидетельств в его письмах. Так, 21 марта 1845 года он писал А. О. Смирновой: «Я мучил себя, насиловал писать, страдал тяжким страданием, видя бессилие, и несколько раз уже причинял себе болезнь таким принуждением -- и ничего не мог сделать, и все выходило принужденно и дурно. <...> От болезни ли обдержит меня такое состояние, или же болезнь рождается именно оттого, что я делал насилие самому себе возвести дух в потребное для творенья состоянье, это, конечно, лучше известно Богу; во всяком случае, я думал о лечении своем только в этом значении, чтобы не недуги уменьшились, а возвратились бы душе животворные минуты творить и обратить в слово творимое, но леченье это в руках Божьих, и ему одному следует его предоставить» Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 149-150..

М. П. Погодину Гоголь писал: «.у меня же предметом был всегда человек и душа человека» Письмо от 26 июня (8 июля) 1847 г. (Там же. Т. 1. С. 427).. Ни Карамзин, ни Жуковский, ни Пушкин, утверждал Гоголь в письме П. А. Плетневу от 27 апреля 1847 года, не ставили перед собой такой цели Там же. С. 285.. Однако после Гоголя душа стала предметом именно «искусства», а не религиозного трактата или проповеди. Предметом того «искусства», которое Пушкин довел до совершенства. Программный характер имеют конкретные рекомендации, которые Гоголь дал близкому ему по духу Н. М. Языкову в письме от 21 декабря 1844 года. Высоко оценивая стихотворение Языкова «Блажен, кто мудрости высокой. », Гоголь тем не менее советует поэту впредь, обращаясь к духовным стихотворениям, строить их не столько на «восхвалении», сколько на «упреке», порожденном гневом, «состраданьи», порожденном любовью, или «умолении», «исторгнутом силою душевной немощи» Переписка Н. В. Гоголя. С. 405..

В статье «Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н. Гоголя. Издание второе» Белинский прозорливо отметил то, что оказалось «зерном» нового состояния русской литературы, предвозвестием великого русского романа, по общему признанию, -- нового этапа мировой литературы. Впрочем, сам критик был озабочен совсем другим: «зерном, может быть, совершенной утраты его (Гоголя. -- В. Б.) таланта для русской литературы». «Важные <...> недостатки романа "Мертвые души", -- писал Белинский, -- находим мы почти везде, где из поэта, из художника силится автор стать каким- то пророком и впадает в несколько надутый и напыщенный лиризм. К счастию, число таких лирических мест незначительно в отношении к объему всего романа, и их можно пропускать при чтении, ничего не теряя от наслаждения, доставляемого самим романом» Белинский В. Г. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н. Гоголя. Издание второе. Москва. 1846 // Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 51.. Знаменательно, что предложенным методом исправления «недостатков» гоголевской поэмы воспользовались некоторые из первых переводчиков романов Толстого и Достоевского, унаследовавших от Гоголя подобные «недостатки». Многие из них безжалостно вырезали внефабульные лирические, историософские и религиозно- философские рассуждения русских писателей.

Выдвинутое Белинским положение о двух «отделах» поэзии -- идеальной и реальной, прежде всего на творчество Гоголя как на творца реальной поэзии, стремящегося «воспроизводить», а не «пересоздавать» жизнь, и опиралось. Поздний Гоголь на новом витке своего духовного и эстетического развития вновь вернулся к идеальной поэзии, однако не в прежнем романтическом, а в еще невиданном, пророчески-исповедальном обличье. Именно поэтому столь велико было негодование критика, увидевшего измену Гоголя их в прошлом общим идеалам.

В дополнение к состоявшемуся пушкинскому направлению в литературе поздний Гоголь в одном из последних писем к Жуковскому формулирует своей писательский манифест, который в той же мере, что и поэзия Пушкина, станет символом веры для всей последующей русской культуры. Задача писателя -- «прозрачно отразить жизнь в ее высшем достоинстве, в каком она должна быть и может быть на земле и в каком она есть покуда в немногих избранных и лучших» Письмо от 16 декабря 1850 г. (Переписка Н. В. Гоголя. Т. 1. С. 231)..

Любопытно, что именно Гоголю принадлежат проникновенные слова о «гении восприимчивости», которым, с его точки зрения, так силен русский народ и который нашел блестящее воплощение в творчестве Жуковского, умевшего «оправить в лучшую оправу всё, что не оценено, не возделано и пренебрежено другими народами» (VIII, 379). Позднее близкие мысли о всемирной отзывчивости Пушкина выскажет Достоевский, продолжающий в русской культуре скорее гоголевскую «линию». Столь же знаменательно, что когда Жуковский метко определит существо русской поэзии, которая пришла на смену поэзии пушкинской поры, как «безочарование», Гоголь присоединится к оценке своего друга (V, 401). Однако далее, в той же главе «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность», включенной в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», добавит, что русская поэзия пробовала все аккорды и добывала всемирный язык затем, «чтобы приготовить всех к служенью более значительному» (VIII, 407).

Гоголь отдавал себе отчет, что он едва ли не во всем был отличен от обожаемого им Пушкина -- и по типу творческой личности, и по мироощущению, и по тем задачам, которые он перед собой ставил. При этом ему было свойственно сверять с Пушкиным свои действия, свои поиски, свои открытия, сравнивать себя с ним, объясняя себе и окружающим свои от него отличия. Так, в письме к С. П. Шевыре- ву от 29 августа 1839 года Гоголь признавался: «Меня всегда дивил Пушкин, которому для того, чтобы писать, нужно было забраться в деревню, одному и запереться. Я, наоборот, в деревне никогда ничего не мог делать, и вообще я не могу ничего делать, где я один и где я чувствовал скуку. Все свои ныне печатные грехи я писал в Петербурге и именно тогда, когда я был занят должностью, когда мне было некогда, среди этой живости и перемены занятий, и чем я веселее провел канун, тем вдохновенней возвращался домой, тем свежее у меня было утро.» Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 286-287. То есть, по тонкому наблюдению Гоголя, боготворившего Пушкина и вместе с тем пекущегося о своей независимости, если Пушкину необходимо было одиночество, чтобы разговаривать с вечностью, то ему нужна была суета, чтобы разговаривать с человеком.

Если значительная часть выдающихся деятелей русской культуры может сказать, что они вышли из гоголевской «Шинели», то другая часть, к которой принадлежат не менее выдающиеся писатели и мыслители, может сказать, что они всем обязаны первому русскому донкихоту христианства и что все они вышли из «Выбранных мест из переписки с друзьями». Огромное значение Гоголя в истории не только русской, но и мировой литературы состоит в том, что он предощутил синтез «проповеди-исповеди» и «беллетристики», искусства живых образов и искусства прямого диалога с читателем автора, являющегося одновременно исповедником и исповедующимся. Именно в этом смысле прав П. А. Плетнев, утверждавший, что «Выбранные места из переписки с друзьями» -- это «начало собственно русской литературы» Письмо Гоголю от 1 января 1847 г. (Там же. Т. 1. С. 271).. Нет никакого сомнения в том, что творчество таких художников, как Толстой и Достоевский, оказалось синтезом как пушкинской линии, так и обеих ипостасей гоголевского наследия. И столь же очевидно, что подобным синтезом явилось творчество самих Пушкина и Гоголя. Кстати говоря, одним из подтверждений тому является и разочарование в своих кумирах той части публики, которая была не согласна с их «изменой» идеалам -- эстетическим, этическим, политическим, которые ими же и были сформированы. На самом же деле речь шла о творческой эволюции, в результате которой художник оставлял далеко позади своих поклонников и последователей, ожидавших от него усвоенных ими уроков.

По-видимому, Гоголь осознавал, что как вторым томом «Мертвых душ», так и «Выбранными местами из переписки с друзьями» он не только, а может быть, даже не столько совершил открытие, сколько указал путь, подобно тому, как указал путь Пушкин, как сам он указал путь своей ранней прозой (что, впрочем, уже в середине 1840-х годов вызывало у него сожаление). «Я ожидаю, -- писал он Жуковскому 22 февраля 1847 года, -- что после моей книги явится несколько умных и дельных сочинений, потому что в моей книге есть именно что-то, зарывающее на умственную деятельность человека. Несмотря на то, что сама по себе она не составляет капитального произведения нашей литературы, она может породить многие капитальные произведения» Там же. С. 209..

Знаменательно, что Гоголь отрекся не от «пушкинского периода» русской литературы, а от раннего периода собственного творчества. Совершенно очевидно, что неразрешимое противоречие существует именно между «реальной действительностью», которую Гоголь гениально живописал в своих ранних произведениях, и «идеальной действительностью», служению которой он посвятил себя в 1840-е годы. Столь же очевидно, что Пушкин примиряет обе эти противостоящие одна другой несовместимые тенденции.

В письме Н. М. Языкову от 14 октября 1844 года, пытаясь подвигнуть своего друга на новые свершения, считая несовершенной всю современную им литературу, включая как свое раннее творчество, так и поэзию пушкинской поры, Гоголь рассуждал о том, что надо изображать жизнь внутреннюю, а не жизнь внешнюю Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 390.. В письме к нему же от 9 апреля 1846 года Гоголь признается, что уже в произведениях современной русской литературы, воспользовавшейся как пушкинскими, так и его собственными открытиями, «проглядывает вещественная и духовная статистика Руси» Там же. С. 426.. Пройдет несколько десятилетий, и весь мир признает характернейшей особенностью русской литературы способность русских писателей изображать жизнь внутреннюю сквозь призму жизни внешней с той же глубиной и с тем же мастерством, как и жизнь внешнюю сквозь призму жизни внутренней, их стремление предлагать в образах одновременно «вещественную и духовную статистику». В этом отношении Достоевскому и Толстому не было равных ни в литературе предшествующих эпох, ни в современной им литературе, ни в ХХ веке. Заложены основы этой литературы были Пушкиным и Гоголем, независимо друг от друга стремившимися к полноте и единству.