Глава 1. Изображение революции в эпопее «Солнце мертвых» И.Шмелева

Герои Шмелева ничем не похожи на «железный поток», но героическое начало все-таки просыпается - не в воле, не в массовой дисциплине и новом сознании, а в душах некоторых из этих обездоленных, но внутренне не сломленных людей, не способных ради выживания предать самих себя, те нравственные законы, которыми во все времена руководствуются достойные люди. Это героическое начало не имеет ничего общего с «революционностью», со стремлением «старый мир разрушить».

При этом картин разрушения в эпопее - великое множество; на взгляд читателя, привыкшего к восприятию эпических сюжетов фабульного типа, с цепочкой логически связанных событий, эти картины складываются в беспорядочные впечатления от кровавой смуты, в аморфное повествование без четко выраженного сюжетного действия. Книга напоминает дневник: ряд логически разрозненных наблюдений над потоком жизни с весьма скупыми комментариями.

В эпопее отсутствует основная событийная линия и в то же время книга перенасыщена потрясающими событиями. Этот парадокс объясняется тем, что события стали бытом эпохи. Быт - это привычное течение повседневной жизни, и потому всегда внешне ровен и спокоен тон повествования, хотя речь идет о невероятном. В дневнике Бунина изображение событий - фактов сопровождается страстными размышлениями, поднимающимися до философских обобщений. У Шмелева в самой монотонности повествования таится безмерный ужас, это спокойствие безнадежности, медленного угасания жизни, самой смерти.

Сочетанием логически не сочетаемого поражает уже заглавие эпопеи, глубоко символическое. Солнце - источник и вечный символ жизни на Земле, но тут - Солнце мертвых. Как точно подметил И.А. Ильин, «заглавие «Солнце мертвых» - с виду бытовое, крымское, историческое, таит в себе религиозную глубину: ибо указует на Господа, живого в небесах, посылающего людям и жизнь, и смерть, - и на людей, утративших его и омертвевших во всем мире» Ильин И.А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин-Ремизов-Шмелев / И.А. Шмелев; Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы; Худож. Л.Ф. Шканов // Собрание сочинений : в 10 т. Т.6. Кн.1. - М.: Русская книга, 1996. С.363.

Контраст - чувственно-смысловая основа всего повествования, он во многом определяет композицию произведения. Для Шмелева типичен фрагментарный, мозаичный сюжет с предельно ослабленной фабулой. Описание одновременно является осмыслением увиденного, «внешность» у него всегда пронизана и прожжена лучами внутреннего смысла. Все внешнее служит ему знаком, орудием, средством или блаженства, или гнева, или отчаяния. Все повествование, все его мельчайшие клеточки пронизаны художественной философией.

А настоящий философ не склонен к однолинейной оценке чего бы то ни было Пушкарева Л.С., С.283.

В самом начале книги герой видит «пышные сны». Казалось бы, они должны быть для него сладостным утешением на фоне его катастрофического дневного быта. Во снах все не так, как в реальности, несравненно лучше, благополучнее, но почему-то нет счастья от этого созерцания, наоборот, сердце томит «великая мука», «тоска», «тревога», «щемящая боль», «невыносимая скорбь» - автор нанизывает определения гнетущего чувства, хотя по ту сторону сознания нет ничего страшного или печального. «Я рад проснуться», - завершает он рассказ о своем сновидении.

Но для чего он проснулся? Для того чтобы узнать, как минувшей ночью и грядущим днем кто-то из знакомых, близких или далеких, подобных ему людей был или будет ограблен, оскорблен, искалечен, убит, умер от голода? Ничего другого не произойдет и не происходит! И все-таки ужас живой жизни для человека, безусловно, желаннее вечного блаженства небытия. Вот первая ценность жизни, которую никто и ничто не может отнять у человека. Эта мысль лейтмотивом прошьет все повествование.

При вдумчивом чтении нетрудно заметить, что леденящие душу, апокалипсические мотивы сменяются в тексте такими картинами и сценами, в которых автор находит духовно-нравственные опоры для настоящего, не потерявшего душу человека. Глубоко верующий христианин, Шмелев никогда не позволяет себе впасть в отчаяние и стремится удержать на краю адской бездны отчаяния своих читателей. Всегда есть смысл жить, каждый час.

Склонный к благостному умилению перед любой красотой жизни, писатель со скрупулезной и внешне спокойной беспощадностью, которая страшнее любых самых горячих эмоций, методично развернул картину большевистских хамских зверств и преступлений не только по отношению к поверженному политическому противнику, но и к собственному обманутому народу, к самой жизни человека и природы. Эта картина воспринимается не основой сюжета, а фоном его, и на этом фоне то, чем следует дорожить в земном бытии особенно пронзительно прекрасно и неуничтожимо.

Со склона горы, где прилепилась дачка героя-повествователя, так далеко и ясно видны крымский городок, море, горы. Они и сейчас так же прекрасны, какими были в античные времена. Но стоит спуститься вниз - и увидишь: в городке, перед храмом Божьим «тупорылый парень с красной звездой» вместо церковного сторожа, вокруг люди, обессиленные тщетной заботой о хлебе, страдания и смерть... Но ведь есть же, есть вид с высоты, и он так не реален, как жестокий день эпохи, он долговечнее любой эпохи, любого царства, он останется, и будет сиять и тогда, когда взаимоуничтожатся тупорылые и память о них умрет на Земле!

Мотив неотвратимого возмездия за безумное разрушение России неоднократно возникает в книге, но нет в нем и тени злорадства, скорее сожаление о тех, кто так и не смогли стать людьми, родившись в человеческом обличье. Новые хозяева способны лишь разрушать, созидателей они планомерно губят: профессора (родом из вологодских крестьян), писателя, а потом и талантливых ремесленников, рыбаков, простых тружеников. Новый хозяин, сидя у морских волн под горными вершинами и глубоким синим небом, способен видеть лишь камни у себя под ногами, потому что со временем погубит и сам себя.

И все-таки неистребима жизнь. Упрямо бьется за выживание все живое: скотина, деревья, трава. Даже камни улыбаются под утренним солнцем. Умудряются жить почти без корма курочки, оберегаемые высидевшей их индюшкой, и павлин, единственное богатство героя-повествователя. Медленно умирая от голода, он не в состоянии съесть их или продать на мясо. Их жизнь зародилась и теплится вопреки возможностям. От нечеловеческих условий меняются и птицы, они становятся из кротких созданий «дерзкими ворами», дичают, хитрят, но в них, зато просыпается благородство дикой природы. Павлин в своей нищете стал сказочно прекрасным, как голос самой жизни звучит по утрам его гортанный крик. Трогательно и жертвенно заботится о приемных детях индюшка, чем вызывает восхищенное уважение своего хозяина. Птицы как полноправные персонажи проходят сквозь всю эпопею. Они - товарищи по страданию, в них черпает духовные силы рассказчик. Вот почему не ими он питается, а их, как детей, стремится поддержать, отдает им свою последнюю пищу: это они самой своей жизнью поддерживают его, питают энергией. Смотреть в глаза животным гораздо отраднее, чем в человеческие, в них нет подлости и жестокости. Они верны себе, природе и любящим их людям, хоть и бесполезна хозяйская любовь для их желудка. В них видит Шмелев воплощение земной любви, величайшего завета Божьего, главную ценность человеческого бытия.

Не может забить и съесть своего коня и падающий от голода татарин, он глупо, с точки зрения более ловких, чем он или автор обывателей, продает коня - гору мяса за шесть фунтов плохого хлеба.

Так же безоглядно и жертвенно, как индюшка ради курочек, тратит себя Таня, героиня главы «Праведница-подвижница», ради спасения своих детей. И нет ничего снижающего для Тани в том сопоставлении ее с домашней птицей в библейски-торжественном тоне повествования.

А пока существуют праведники, Бог не допустит уничтожения человечества.

Один за другим погибают те, кто потерял человечность, хищники, отнимающие последний кусок у соседей.

И живут те, кто неутомимо, час за часом трудятся, создают ценности почти из ничего. Нельзя покоряться насилию эпохи, какими бы высокими идеями ни оправдывалось это насилие. Еще царь Соломон сказал: «Одно поколение отходит, другое поколение отходит, а земля вовеки пребывает».

Страшное, подлое в эпопее разбавлено тем, что не перестает трогать и радовать сердце настоящего человека, созданного по образу и подобию Божию.

Жизненные ценности даны в книге даже в их негативном проявлении: то чудовищное, что пришло на смену культуре, христианскому благочестию, человечности, добру, служит ярким примером невозможного, недопустимого в нормальной человеческой жизни. Зло следует запечатлеть, чтобы оно не повторялось, тем более что зло творят не только российские большевики, но и цивилизованные заморские господа, им тоже сыплются крохи гигантского разломанного российского пирога. «Курите свои сигары, швыряйте свои слова, гремучую воду жизни. Стекут они, как отброс, в клоаку. Я знаю, как ревниво глядитесь вы в трескучие рамки листов газетных, как жадно слушаете бумагу! Вижу в ваших глазах оловянное солнце, солнце мертвых» Шмелев И. Пути небесные: избранные произведения / И.Шмелев. - М.: Советский писатель, 1991. С.42.

Но как мог народ, терпеливец кроткий, допустить это преступление и участвовать в нем? Простолюдины надеялись вмиг, без труда получить все, к чему стремились всю жизнь. Зависть, жадность, лень, другие низменные страсти и инстинкты, заглушив голос совести и милосердия, толкнули их в гражданскую войну.

А что они получили в результате? Гибнут вместе с «бывшими» сами бывшие - нянька, рыбак, рабочий. В их суровой судьбе есть и возмездие за отклонение от пути, начертанного Богом, пути истинного, и урок, просветляющий первобытную душу. Народ, по мысли писателя, не был готов к революции, то есть к разумному и справедливому переустройству жизни общества.

Не могли не задуматься о темных омутах национального русского характера и другие писатели-реалисты, недаром психика славянина занимала их в начале 1910-х годов более, чем другие проблемы. Как поведет себя народ, если снять узду с первобытных инстинктов людей, не знающих, что значит быть свободными, то есть ответственными за каждый свой поступок и порыв, если толкнуть такой народ в вихрь революции, отменить разом все моральные запреты и ограничения, на которые привыкли люди оглядываться в повседневной мирной, стабильной жизни?

Но, может быть, стихия народного бунта гармонизируется в «музыку революции», если сознание масс озарится общей грандиозной целью? «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», - этим лозунгом «светлого будущего» воодушевлялись все поколения советских людей. Как недавно это превратилось в наивную утопию.

А те, кто втянул народ в «освободительное движение», ослепил его недавними лозунгами «свободы, равенства, братства», преследуют дьявольские цели, и близко, близко искупительное похмелье для того же народа, забывшего совесть и Бога.

Изначально все-таки добро освещает эти темные души. Покорно принимает удары судьбы отец дьякон, объясняя: «Ничего мне не страшно: земля родная, народ русский. Есть и разбойники, а народ ничего, хороший. Ежели ему понравишься - с нашим народом не пропадешь» Шмелев И., С.129. Большевики, особенно второй волны, хладнокровно уничтожавшие соотечественников по плану, скоро разонравились народу. И Шмелев надеется на возрождение жизни. Ценности, даже радости бытия существуют всегда, пока жив человек, всюду, там, где они, казалось бы, немыслимы - в эпицентре всеобщего человеческого разрушения, умирания. Торжества в людях звериного начала.

Заботятся друг о друге умирающие от голода люди, угощают последним, приходят на помощь в минуту отчаяния, предупреждают об опасности. Дядя Андрей, укравший у Марины Семеновны ее козла, единственную надежду на спасение целой семьи, перед смертью пришел просить прощения, и соседка не только простила, но последний хлеб своему губителю отдала, потому что он «покрестился, как из рук хлебушка взял! Так мне это понравилось!... Душа-то православная...» там же, С.147.

Вспоминается в связи с этим эпизодом известная притча о разбойнике, которого Господь простил за минуту искреннего покаяния.

«Живая душа!» - таково название одной главки о милосердии.

В свое время М.Ильин подметил, что «благие и светлые силы как бы пробуждаются от сна в первобытном человеке... Эти две стихии - первобытной темноты и наивной духовности - должны вступать в борьбу друг с другом; и борьба эта, начинающаяся чуть ли не с детского возраста, ведет человека через страдания и падения - может быть, к катастрофе, а может быть, и к просветлению, очищению, покою и радости...» Цит. по статье.: Пушкарева Л.С., С.289.

И если уж выпали испытания - их принять надо, тем более что они заслужены: «...все мы жители на земле, от хлебушка да от Господа Бога...» - говорит дьякон. - «Громок грянул - принимаю от Господа и громок» Шмелев И., С.129. «И вот за веру и кротость и за веселость духа - получил он свою корову», украденную было, назад, а с ней и жизнь.

Болезненной нежностью трогают душу дети в эпопее Шмелева. И их не пощадила история. Но никакие беды не могут лишить детскую душу искренности, естественности, благородства и доброты, деликатности. Маленькая Лиля всем соседям стремится помочь, зоркими глазами высматривает в небе коршуна, оберегает чужих курочек, всегда успевает предупредить их, как своих друзей об опасности. Ляля даже смерти не боится и тем утешает взрослого друга: «Чего бояться... Мамочка говорит, - только не мучаться, а то, как сон... а потом все воскреснут! И все будут в бе...лых рубашечках, как ангелочки, и вот так вот ручки...» там же, С.96.

Даже в смерти видит последнее утешение и автор. Смерть благородно преображает потерявших себя, добитых жизнью людей, возвращает им утраченное былое достоинство и истинное их лицо: вот «умер старик вчера, - избили его кухарки!.. Надоел им старик своей миской, нытьем, дрожаньем: смертью от него пахло. ...Лежит профессор, строгий лицом, в белой бородке, с орлиным носом, в чесучовом форменном сюртуке, сбереженном для гроба, с погонами генеральскими, с серебряной звездочкой пушистой - на голубом просвете. В небе серебряная звезда! Чудесный символ» там же, С.148.

В самых страшных обстоятельствах случается порой чудо - если человек не теряет душу. Не раз смерть обходила стороной молодого писателя Бориса Шишкина за то, что «он талантлив, душа у него нежна и чутка». И, несмотря на то, что «в его очень не длинной жизни было такое страшное и большое, что хватит и на сто жизней», «Он был неописуемо счастлив. ...Буду писать повесть... «Радости жизни!» Я так чувствую ее теперь... Ах, красота какая! Сколько всего рассыпано... бери только!» Шукшин И., С.82. Суждено было все-таки погибнуть Борису - и тем более прав он, жадно радуясь жизни на пороге смерти, любое проявление жизни для него теперь - «чудесный оркестр».

Любая красота трогает душу автора, даже если она - всего лишь обломок павлиньего пера с единственным радужным глазком: «Все-таки оставалось что-то от прежней жизни: грустно поглядывала она глазком павлиньим...».

Да, жизнь превратилась в «ужас, ставший бытом», но в этом же быте есть своя не умирающая красота. В быте еще в 1910-е годы И.Шмелев умел видеть все свойства, приметы и ценности бытия, из точно воссозданных бытовых деталей складывалась в его рассказах и повестях широкая картина национальной жизни.

Пейзажей все-таки как будто излишне много для эпопеи, где по традиции должен быть событийный стержень в сюжете. Такого стержня нет еще и потому, что событий здесь - тоже слишком много даже для эпопеи, так много, что они событиями уже не воспринимаются, из них состоит быт эпохи гражданской войны. Если в 1910-е годы быт писателю виделся богаче и сложнее любых событий, он намеренно не выводил их на передний план, топил в быте, то теперь события сами стали бытом, и не из чего стало ткань фон для них... разве что - из вечности, земным воплощением которой является пейзаж. Не случайно в финале книги Шмелев в последний раз воссоздает чудесный весенний крымский пейзаж. Несмотря ни на что обновляется природа, а значит, жизнь. Грустно, но поет черный дрозд. Не весь миндаль вырубили на дрова за жуткую зиму - и «голые деревья - в розовато-белой дымке».

Эпопея состоит из тридцати пяти маленьких глав, вполне законченных по смыслу, как бы из цикла рассказов. Однако сюжет развивается не прямолинейно, от главы к главе, а спиралеобразно. Героями похожих ситуаций, судеб становятся разные люди. Композиция книги активно организует и направляет ассоциативную мысль читателя, и нельзя не подумать о том, что нет ничего исключительного, случайного, единичного в жизни людей, все изображаемое - результат дьявольской закономерности, рожденной революцией. Все повторяется, но не только ужасы и страдания, но и то, ради чего всегда стоит жить человеку. Устойчива сама неустойчивость жизни, в ней самой можно и нужно искать душевные опоры.

Шмелев дает обычно исповедь обнаженного и раненого сердца, выстрадывающего себе свет и постижение. Может быть, именно потому он так часто излагает повесть от первого лица, от некоего «я», представляющего или главного героя, или взволнованного свидетеля событий Ильин И.А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин-Ремизов-Шмелев, С.369.

Внешне беспорядочно наслаиваются на основную нить повествования пестрым хаосом воспоминания. Рассказы, впечатления не одного автора-рассказчика, но и его многочисленных собеседников, причем у каждого своя сказовая манера, как известно, очень содержательная сама по себе. Хор противоречивых голосов бывших аристократов, интеллигентов, ремесленников, крестьян складывается в шмелевский «парчовый» сюжет, пронизанный цветовыми пятнами, бесчисленными отблесками света (игра солнца!), звуков, запаха. Внешне разрозненные фрагменты соединяются в воображении читателя лишь ассоциативно, вскрывая при этом глубокий философский, нередко символический смысл. И.Шмелев создает в эпопее не просто сюжет с ослабленной фабулой, как это чаще всего наблюдалось в лучших образцах послечеховской прозы, но фабула у него полностью рассасывается, растворяется в сюжетной мозаичной плоти, где события уже совсем не перевешивают по смыслу предметные детали, описания, подробности, реминисценции, так называемые отступления там же, С.370.

Именно такая сюжетная форма дала возможность писателю сказать свое неповторимое слово о смутном времени. Главным событием в России того времени было истребление души нации, мировой общечеловеческой ценности - интеллигенции, гибель от насилия, голода, повальных болезней миллионов людей. Россия погружалась в царство смерти, темноты, и даже солнце над ней многим казалось солнцем мертвых.

И при всем том писатель видит в этом трагическом бытии неистребимые жизненные ценности. Е.Замятин, А. Ремизов, Д. Мережковский, позднее А.Платонов вполне разделяют ужас И.Шмелева от революции, но один Шмелев ищет и находит в этом мраке луч света, «свет вечный». Он видит, что духовность, дарованная Богом человеку, должна победить. Поэтому живут, уходят и вновь нарождаются на Земле праведники. Выход из бездны писатель видит в самом человеке. В природе, любви, милосердии, покаянии, ищет он опору пошатнувшейся духовности человека, познает жизнь не одним рассудком, а всеми глубинами своей православной души. У Шмелева - редкий дар благородной памяти. Были несказанные муки, но было и высшее блаженство в его жизни, они одновременно живут в его памяти, растворены во всем: в быте, в природе, в людях, о самых обыденных вещах писатель умеет рассказывать, как о чуде и счастье Пушкарева Л.С., 293.