«Кларизм» в поэзии м.Кузмина

Михаил Алексеевич Кузьмин (1875--1936) - поэт, прозаик, критик, переводчик, композитор и музыкант. Появился в Ярослав-ле в семье отставного морского офицера. Его родители были ста-рообрядцами, и бытовые обычаи данной традиции, впитанной с дет-ства, глубоко вошли в духовную эстетику грядущего поэта. Потом семья переехала в Саратов в 1874 году, а скоро -- в Петербург в 1884 году, где Кузмин окончил гимназию. Кузьмин обучался в 8-й гимназии совместно с Г. В. Чичериным. Три года проучился в консерватории -- в клас-се композиции Римского-Корсакова, и музыка -- наряду с поэ-зией -- навсегда воцаряется в творческом мире художника.

Самый узнаваемый портрет Михаила Кузмина был создан в 1909 году Константином Сомовым. Небольшие усы и аккуратная бородка француз-ского маркиза, прихотливые завитки черных волос, зачесанных от висков ко лбу, чрезвычай-но выразительные глаза, полуприкрытые тяже-лыми веками. Элегантность законодателя мод, ненатужная ироничность, чуток наигранная уста-лость любимца муз. Незлобивость, отсутствие мании вели-чия, контактность М.Кузмина скоро принесли ему широкий круг знакомств посреди музыкантов, литераторов, живописцев, актеров.

«Изящество -- вот пафос поэзии М. Кузмина, везде и постоянно он желает быть милым, красивым и незначительно желан-ным. Все, даже трагическое, приобретает в его стихах поразительную легкость, и его поэзия похожа на блестящую бабочку, в солнечный день порхающую в пышноватом цветнике»,-- писал В. Брюсов. Он отметил у Кузмина «дар стиха, певучего и легкого», а Блок в свою очередь полагал, что это «...Поэт высокий и прекрасный».

Чуткое к прекрасному сердце дитя пленяют и «Волга, вся залитая луною», и книги Шекспира, «полные крови, любви, погибели и эльфов», и произведения Гоф-мана. Он грезит о «выдуманных сущест-вах, о тайном лесе, где живет царица Афра, и её служанки перебирают струны». В романтических и сразу обыден-ных красках воссоздает поэт свою родо-словную, и новое бытие получают под его пером:

Моряки старинных фамилий,

Влюбленные в далекие горизонты,

пьющие вино в черных портах,

обнимая радостных иностранок...

(«Моряки старинных фамилий...», 1907)

появился Михаил Кузмин, как уже было сказано, в Ярославле, в дворянской семье, детские годы провел в Саратове, и потому волжские мотивы и корешки естественно можно найти в его поэзии. Он постоянно восхищался «трепещущей красотой волжского приволья, старых волжских городов, тесных келий, любовных речей и песен, всей привольной и красной жизни...». Уже взрослым чело-веком Кузмин длительно проводил время в заволжских скитах, бывал в имениях род-ных и знакомых, снимал комнату под Ниж-ним Новгородом.

Любовью к родимому краю пронизаны строчки стихотворения:

«Я знаю вас не понаслышке...», 1916

древняя российская провинция, семейные дискуссии отца -- отставного морского офицера, отпрыска старого дворянского рода, и матери -- правнучки французского актера, для которого Россия стала вторым домом, с самых ранешних лет охватившая мальчика любовь к литературе и музыке -- все это сформировывало его духовный мир.

С детских лет чувствует Кузмин прочное родство с прошедшим -- и дичится знакомых детей, растет нелюдимым, одиноким. Внут-ренняя обособленность обостряет наблю-дательность, глубину переживаний. Пове-ренным душевных загадок в гимназии, в Петербурге, куда будущий поэт переезжает в 1885 г. Там он знакомится с Г. В. Чичериным - наилучшим другом по жизни. Их перепис-ка, длившаяся до 1926 г., Насыщена внутренними исканиями юных людей, стремившихся во всей трудности познать мировую культуру, осмыслить связь с ней культуры родной, российской. Но дела в консерватории сложи-лись безуспешно. По словам Е. А. Зноско-Боровского, «...Его не одобряли, и он отве-чал тем, что не показывал собственных работ, приготовленных дома, и так и не кончил консерваторию», проучившись три года.

Кузмин придумывал симфонии, сюиты, песни, романсы, музыку на духовные стихи, рабо-тал над операми «Елена», «Клеопатра», «Эсмеральда», всю жизнь продолжал му-зицировать. По воспоминаниям мемуариста, он так говорил о собственных композиторских упражнениях: «...У меня не музыка, а музычка, но в ней есть свой яд, работающий мгновенно, благотворно, но быстро...»

В поэтических кругах фуррором пользо-вались песни поэта, оригинально испол-няемые им самим. В 1906 г. Мейерхольд, ставивший в Театре В. Ф. Комиссаржевской драму А. Блока «Балаганчик», пред-ложил Кузмину написать музыку, и он, по словам актрисы В. П. Веригиной, создал «музыку обаятельную».

Но тогда, в конце 90-х гг., Кузмин пережил тяжкий духовный кризис, период колебаний в нужности собственного искусства -- музыки, жажду очищения от «несмываемо-го греха» и «огромную потребность веры». «Очищение может быть в странствиях и мытарствах»,-- уверял он себя, предприни-мая ряд путешествий. В 1885 г. Он побы-вал в Египте, изучал религиозные культуры Востока, раннее христианство, гностицизм.

Интересовал его также итальянский католицизм, и много дала двухмесячная поездка в Италию, «где искусство пускает ростки из каждого камня...». Не раз позднее отразилась эта красивая страна в стихах и прозе Кузмина. Довелось ему постранст-вовать и по северу России, побывать в Поволжье, в местах, где в особенности распро-странен раскол. Собирание старинных книг, духовных стихов, знакомство с пением сектантов питает истоки творчества поэта, как замечал Блок, писавший: «Для меня имя Кузмина связано постоянно с просыпанием российского раскола, с темными религиозными предчувствиями России XV века, с воспо-минанием о «заволжских старцах», которые пришли от глухих болотных топей в при-земистые курные избы».

Мотивы старообрядчества войдут позже в циклы Кузмина «Духовные стихи», «Праздники Пресвятой Богородицы», в повесть «Крылья». Впечатления от государств-ствий по староверческим скитам, совместно с впечатлениями от путешествий в Египет и Италию, составят органичное целое в его стихах, где волей поэта соединяются отдельные черты, казалось бы, совсем несовпадающих миров. Так формируется творческая лаборатория автора, совсем не-обычного для восприятия.

В начале 900-х гг. Кузмин тесновато сживается с художественной, музыкальной, литератур-ной и театральной элитой Петербурга. Он сближался со многими культурными кругами, но при этом сохранял художественную независимость.

Его литературный дебют состоялся в 1905 г., Когда в «Зеленом сборнике стихов и прозы» была напечатана драмати-ческая поэма «История рыцаря д'Алессио» и 13 сонетов.

Первый авторский сборник поэта -- «Сети» (1908), рецензируя который Блок писал, что Кузмин «чужой нашему каждо-му дню, но поет он так нежно и призыв-но, что голос его никогда не оскорбит, редко оставит равнодушным и частенько на-помнит душе о её чудесном прошедшем и чудесном будущем, забываемом посреди волнений наших стальных и каменных будней». Тональность книги -- удивитель-но светлая, мажорная, исполненная гармо-нии.

А в цикле «Александрийские песни», отдельным изданием вышедшем в свет в 1921 г., Автор как бы перевоплощается в восторженного поклонника Эпикура, тон-кого ценителя всех красот окружающей жизни:

Как люблю я, вечные бога,

красивый мир!

Как люблю я солнце, тростники

и блеск зеленого моря

через тонкие ветки акации!

Как люблю я книги (моих друзей),

тишину одинокого жилища

и вид из окна

на дальние дымные просторы!

(«Как люблю я, вечные боги...»)

Это и остальные стихотворения цикла («Как песня матери...», «Что же делать...», «Сладко умереть...», «Солнце, Солнце...», «Если б был я старым полководцем...» и др.) Дозволили гово-рить об авторе как блестящем стилиза-торе, создателе необычного, незапятнанного и полного душевного покоя мира, где не страшны никакие утраты, где царствует бескорыстная и целомудренная любовь, отсутствуют сомнения и волнения.

Исследователи полагают, что Кузмин -- единственный не катастрофический поэт в рус-ской поэзии XX столетия. Не раз обраща-ется он к поэтическому гению -- «вожато-му», ведущему его на пути к совершен-ству, к подлинной радости:

Я стою средь поля сжатого.

Рядом ты в блистаньи лат.

Я обрел себе Вожатого --

Он прекрасен и крылат.

(«Вожатый», 1908)

Ясен путь поэта, следующего своему предназначению. Ему чужда отвратитель-ная, как отмечает он в дневнике, блестя-щая грязь улиц Петербурга под зажжен-ными фонарями. «Нет, день -- мой вождь, утро и огненные закаты, а ночь -- так ясная, с луной из окна».

Уже с выходом первой книги Кузмин занял одно из видных мест в литературе. В обществе частенько звучали слова и музыка его песен, собранных в книгу «Куранты любви» (1910). На фоне поэтических течений серебряного века творчество М.Кузмина смотрится особенно. Эта необычность отражается в разноголосице литературных «этикеток», прикрепляющих его к тому либо иному течению, -- как правило, символизму либо ак-меизму, а порой «неоклассицизму» либо «постсимволизму». Пробле-ма рубрикации обостряется мнением современников: так, А.Блок утверждал, что М.Кузмин никак не связан с российским символизмом, а А.Ахматова считала ошибочным мировоззрение об ак-меистической природе творчества художника. Проблематичная позиция М.Кузмина по отношению к символизму и акмеизму принуждает литературоведов прибегать к отказу от терминологичес-кой жесткости и к использованию компромиссных формулировок в отношении М.Кузмина: его поэзия традиционно помещается меж разделами «Символизм» и «Акмеизм» и определяется как «связан-ная с акмеизмом» либо как «предакмеистическая». Он поддерживал дружеские дела с представителями различных нап-равлений в поэзии, печатался в самых различных журнальчиках и формально стремился не принадлежать ни к одному поэти-ческому объединению начала века. До сих пор ведутся споры, можно ли отнести его к поздним символистам либо к акмеизму. В статье «О прелестной ясности», напе-чатанной в 1910 г. В журнальчике «Аполлон», поэт критиковал «туманности» символизма и провозглашал основным признаком худо-жественности сопротивляющуюся хаосу ло-гичную и четкую ясность -- «кларизм» (термин символиста В. Иванова от франц. Сlarte-- ясность, свет), призывая: «...Если вы совестливый живописец, молитесь, чтоб ваш хаос просветился и устроился либо покуда сдерживайте его ясной формой».

В 1914--1918 гг. Выходит Собрание со-чинений Кузмина, где, кроме поэзии, представлена и его проза -- рассказы, романы, из которых более удачным представляется «Необыкновенная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» (от-дельное издание напечатано в 1919 г.). Пишет Кузмин пьесы, оперетты, музыку к спектаклям и очерки, в качестве театраль-ного обозревателя газеты «Жизнь искус-ства» создает литературные портреты худо-жников.

Зрелое мастерство, виртуозное владение различными стихотворными формами, размерами, ритмами, умопомрачительная пласти-ка и своеобразная поэтическая разговор-ность присущи сборникам Кузмина «Вожа-тый» (1918), «Нездешние вечера» (1921), «Параболы» (1923), «Форель разбивает лед» (1929). увлекательный пример стилистических вольностей Кузмина -- его отношение к рифме. Общественная тенденция российской лирики начала XX века -- деколонизация чёткой рифмы, переход к рифмам-диссо-нансам, составным рифмам. Будучи виртуозом составных и экзо-тических рифм, Кузмин тем не менее предпочитал употреблять бедные и банальные рифмы, порой выстраивая стихот-ворение только на глагольных рифмах типа «лежу -- гля-жу» либо «стучит -- звучит». Предельное выражение этого наигран-ного дилетантизма -- стихотворение из цикла «Любовь этого лета», скоро ставшее излюбленным объектом стихотворных пародий начала века:

Ах, уста, целованные столькими,

Столькими другими устами,

Вы пронзаете стрелами горькими,

Горькими стрелами, стами.

Эффектное «отступление от правила» -- в этом компоненте мастерства Кузмин, пожалуй, не знал себе равных в поэтической культуре начала XX века.

Поэт, по мысли Кузмина,-- вечно воз-рождающийся, воскресающий старый бог Озирис, который:

Радугой сфер живет!

Зеркалом солнц живет!

Кровью собственного сердца, «таинственного, божественного, слабого, родного, простей-шего» готов напитать поэт всех и каж-дого, кто к нему обращается, чтоб влить в них «жизнь живую и неистощимую» (стихотворение «Сердце»).

Вообще поздняя поэзия Куз-мина насыщена ассоциациями -- из исто-рии старого мира («Пламень Федры»), из литературы («Зеленая птичка»), из Библии («Иона», «Первый Адам»), На культурных ассоциациях построена поэ-ма «Лесенка», где образ лестницы, заим-ствованный из «Пира» Платона, символи-зирует движение ввысь в делах любви. Из оперы Моцарта «Волшебная флейта» Куз-мин черпает виды цикла «Пути Тамино», насыщенного масонской симво-ликой.

Итак, лирический голос Кузмина в хоть какой точке собственного зву-чания способен поменять темп, громкость и даже тональность ме-лодии. Поэтика Кузмина -- это поэтика «ветрености», изменчивос-ти, обслуживающая постоянство мироощущения: ясную и спокой-ную веру в мудрость мироустройства. Любовь -- основная тема всей лирики Кузмина -- оказывается единственным и потому могущест-венным источником детерминизма в его творчестве.

Твердо сносил поэт жизненные испыта-ния, то, что печататься становилось все труднее и скудных средств от переводов не постоянно хватало на существование. В стихотворении «Поручение» он с драматичностью писал:

«Что бедны мы (но это не новость:

какое же у воробьев именье?),

занялись замечательной торговлей:

все продаем и ничего не покупаем»

(«Поручение», 1922)

таковых искренних, обычных строк у поэта незначительно, он все больше тяготеет к услож-ненности.

Творческое наследие М.Кузмина очень велико и раз-нообразно. Десяток стихотворных сборников, пять дореволюцион-ных «книг рассказов», десятки рецензий и литературно-критичес-ких статей, множество работ для театра. Большей известностью в предреволюционное десятилетие воспользовался сборник стихов «Сети», который сам поэт считал одной из трех наилучших собственных книг (две остальные -- сборники «Вожатый» и «Форель разбивает лед»). По мнению большинства исследователей творчества Кузмина, уже в этом сборнике явлены все главные приметы личного стиля поэта. Кузмин стает тут как один из самых серь-езных обновителей российской поэзии. Что еще осталось нам от наследия Кузмина? Архив свой, сильно нуждаясь, он продал в 1933 г. Государственному Лите-ратурному музею. Но материалы последних лет, прожитых тяжело и неприкаянно, бесследно пропали с арестом в 1938 г. Ю. Юркуна, у которого они хранились. Погиб Кузмин в Ленинграде I марта 1936 г. В бедности; после 1929 г. До 1989 г. Книги его в русских издательствах не появля-лись.

Кузмин, страст-но и преданно любивший родину, искрен-не напутствующий уезжающим за предел быстрее вер-нуться, «ведь по-настоящему дома можно ощущать себя лишь в Петербурге», печалился о судьбе собственной многострадаль-ной страны, которая на долгие годы обре-чена была колоссальным людским потерям, войне, разгулу сталинского террора. Неопубликованная пока пьеса Кузмина «Смерть Нерона», сопрягающая историю и современность, еще ожидает собственного часа и, возможно, раскроет еще одну не-опознанную сторону таланта писателя, ин-тересного и в наши дни.

Поэзия Кузмина сейчас находится на пороге собственного огромного признания. Такая судьба многих истинных поэтов, обогнавших свое время: их вспоминают, их извлекают из небытия через два-три поколения после погибели поэта, удивляясь тому, где же он так долго пропадал? «Да вот же я! И постоянно был тут, - отвечает он. - Наконец-то вы подошли, расслышали удары. Форель разбивает лед».

В историко-литературной перспективе поэтика М.Кузмина -- один из важнейших ферментов происходившего в начале века обновления художественного зрения.