4. Соотношение подлинного и вымышленного в романе

«Собор Парижской богоматери» особо интересен и значителен тем, что, будучи романтическим по стилю и методу, это произведение венчает собой ту борьбу за художественную правду, за объективное воскрешение прошлого, которую вел романтизм прогрессивный, демократический.

Все то, что было характерным для драматургии Гюго, можно обнаружить, и в «Соборе», поскольку роман этот -- произведение той же эпохи, что «Марьон Делорм», «Кромвель», «Эрнани». В романе наличествуют и преувеличения, и игра контрастами, и поэтизация гротеска, и обилие исключительных, мелодраматических положений в сюжете. Сущность образа раскрывается у Гюго не столько на основе развития характера, сколько в противопоставлении другому образу, контрастному уже по самому замыслу писателяля.

Противоречивость исторической действительности в «Соборе Парижской богоматери», так же как и в драмах, передана методом контрастных характеристик действующих в романе лиц. Но внутренняя логика романтического искусства Гюго приводит к тому, что и взаимоотношения между резко контрастирующими героями приобретают исключительный, преувеличенный характер, благоприятствующий возникновению тех эффектов, которые принято называть мелодраматическими. Так, Эсмеральда в своей прелести и воздушности противопоставлена мрачному фанатику Клоду Фролло, с одной стороны, и безобразному Квазимодо -- с другой. И момент контраста еще углубляется, когда дело доходит до взаимоотношений, до самого действия романа: в развитии сюжета клирик Фролло, проникнутый богословской ученостью, отрешенный от мира, от плоти, оказывается одержимым неистовой, животной страстью к Эсмеральде, а забитый, уродливый Квазимодо весь просветлен бескорыстной и преданной влюбленностью в нее. На том же контрасте основаны и взаимоотношения между Эсмеральдой и Фебом. Только противопоставлены здесь не физически прекрасное и физически уродливое, а свет и мрак в другом плане -- внутреннем: глубина любви, нежность и тонкость чувства у Эсмеральды -- и ничтожность, пошлость фатоватого дворянина Феба.

При всем этом, однако, в «Соборе Парижской богоматери» гораздо больше непосредственного, прямого исторического реализма, чем в драмах того же периода Прежде всего здесь в значительной мере снята метафизичность противопоставления: добро -- зло. «Зло» в романе имеет определенный адрес и достаточно конкретные признаки. Это феодальный порядок. Все неудачи и несчастья героев весьма четко обоснованы условиями и обстоятельствами конкретной исторической действительности. Судьба Квазимодо исключительна по нагромождению ужасного и жестокого, но это ужасное и жестокое обусловлены эпохой и положением Квазимодо. Звонарь Квазимодо символизирует собой исполинскую народную мощь. Несмотря на внешнее уродство, в нем сосредоточена страшная сила, внутреннее величие, моральная правота, он -- символ величия народной души, ее гуманных порывов и устремлений.

Клод Фролло -- это воплощение средневековья с его мрачным изуверством и аскетизмом, но он уже затронут духом сомнения, увлечен новыми веяниями, возникающими на рубеже двух эпох -- средневековья и Возрождения. Фролло начинает осознавать бесплодность средневековой «науки» и веры, бессмыслицу вечных обетов. Злодеяния Клода Фролло оказываются его несчастьем, порожденным тем искажением человеческой природы, за которое ответственны религиозное мракобесие и извращенный аскетизм средневекового католичества, ответственны властвующие над ним идеологические нормы феодального строя.

В еще большей степени правдивы такие образы, как Феб де Шатопер и в особенности персонажи и обстоятельства исторического фона: сюда относятся все массовые сцены -- представление мистерии, «двор чудес», суд над Эсмеральдой, мятеж, затем характеристика фламандцев, короля Людовика XI. Здесь, в обрисовке короля, очень убедительно сочетание жестокости, высокомерия с религиозностью средневекового человека, циничным юмором и политическим произволом.

Уже в «Соборе Парижской богоматери», первом большом романе Гюго, мы обнаруживаем тот метод художественного обобщения, который так ярко покажет свои возможности в «Отверженных», «Тружениках моря», «Человеке, который смеется». Опираясь на реальное, исходя из него, Гюго сгущает краски, преувеличивает, так сказать -- продолжает тенденции реально-исторического настолько, что типизация у него переходит в своеобразную символизацию. Но существенно и важно то, что создаваемые им образы-символы ни на одно мгновение, не отрываются от реальности. Так, Клод Фролло оказывается символом извращенной, задавленной феодальным порядком человечности в той мере, в какой он, реальный клирик XV века, со всей своей ученостью, суевериями и предрассудками, не может дать выход естественным человеческим страстям. Так, Эсмеральда -- опоэтизированная «душа народа», и ее «воздушная прелесть» рождается от преувеличения, от символизации; но вся условность образа снимается чертами реальной наивности, непосредственности и простоты, которые и придают ему немеркнущее значение, а также и тем, что личная трагическая судьба Эсмеральдьг -- это возможная в данных исторических условиях судьба любой реальной девушки из народа.

Насколько глубокой и исторически правдивой может быть такого рода символизация, видно уже из того, какой художественной убедительностью обладает знаменитый образ собора, ибо в романе собор -- это подлинное действующее лицо. Он у Гюго -- символ средневековья, олицетворение народной художественной культуры. Он охраняет Квазимодо и Эсмеральду и сбрасывает со своих башен изувера и убийцу Фролло.

Все действие романа сосредоточено вокруг собора, играющего огромную роль в жизни и судьбах Фролло и Квазимодо.

В романе очень важно, что Квазимодо любит собор, любит волшебную музыку колоколов. Эта любовь Квазимодо как бы поддерживает и обосновывает все рассуждения Гюго о соборах, об архитектурном облике средневекового Парижа. Гюго, враг и обличитель феодализма, вовсе не зачеркивает средневековья как определенного периода в истории народа. Он принимает средневековую культуру во всем, что эта культура имела в себе народного, для него искусство средних веков прекрасно постольку, поскольку в нем сквозит начало общенародное, общечеловеческое. Силою творческого воображения Гюго стремился воссоздать ту правду истории, которая явилась бы поучительным наставлением для современности. В свою очередь, современность властно вторгалась па страницы его исторического романа. Так, в мыслях и суждениях несколько модернизированного средневекового поэта Гренгуара проступает эклектическая философская система Виктора Кузена, читавшего в 20-х годах курс истории философии в Сорбонне; о Гренгуаре Гюго не без иронии говорит, что он был «истый эклектик» и «принадлежал к числу тех возвышенных и твердых, уравновешенных и спокойных духом людей, которые умеют во всем придерживаться золотой середины, всегда здраво рассуждают и склонны к либеральной философии» Гюго В. Собрание сочинений: В 15 т. М., 1953. Т. 2. С. 68..

Борьба, которую повел Гюго против смертной казни, выступив в 1829 году с повестью «Последний день приговоренного к смерти», была продолжена им и на страницах романа «Собор Парижской богоматери». Эта идея раскрывается в сцене прощания Гудулы со своей дочерью Эсмеральдой у подножия эшафота и в злобно-лицемерных рассуждениях Людовика XI, охотно тратившего огромные суммы на постройку тюрем и содержание палачей.

Указывая на немеркнущее достоинство памятников средневековья, созданных трудом талантливого народа, романист выступил против варварского их разрушения, упрекая своих современников в непочтительном отношении к национальному достоянию.