Сталинское время через призму поэзии

Давно отцами стали дети, Но за всеобщего отца Мы оказались все в ответе, И длится суд десятилетий, И не видать еще конца.

А.Твардовский.

На душе почему-то смутно... Полумрак... За окном шелестят деревья, а в комнате слышен хриплый, надрывающий душу голос Владимира Высоцкого: «А на левой груди - профиль Сталина...» Память тотчас же рисует хитрое рябое лицо, густые усы, прячущие усмешку. Неужели этот самый человек, которому поклонялись десятки лет? Впрочем, почему поклонялись? Разве и сейчас мало его явных и особенно тайных сторонников? Часто слышишь: «При Сталине такого безобразия не было!», «Сталин бы такого не допустил, расстрелял бы сразу!», «Сталина бы на них!..»

Ближе к сердцу кололи мы профили,

Чтоб он слышал, как рвутся сердца,-

тревожит Высоцкий. Я выключаю магнитофон. Надо подумать,

что же это за время такое, когда люди добровольно умирали за палачей.

Что же почитать? Сегодня не хочется брать в руки публицистику с ее страшными цифрами. Лежит закладка во втором томе биографии Сталина Волкогонова. Но и он подождет сегодня. Да, я же взял в библиотеке роман-газету «Современная поэма». Кто там? Ахматова «Реквием», Твардовский «По праву памяти», Гамзатов «Люди и тени». Кто еще? Остальное потом.

«Реквием». Да, колокола должны звучать погребальным звоном, чтобы в такт им отвечали людские сердца: «Не повторится, не повторится, не повторится никогда!» Что же за время было?

Это было, когда улыбался только мертвый, спокойствию рад, И ненужным привеском болтался. Возле тюрем своих Ленинград.

И тогда, обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки,

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных «марусь».

Да, лучше не скажешь, лучше сравнений и метафор не выдумаешь. Читая о несчастной судьбе женщины, у которой «муж в могиле, сын в тюрьме», столь типичной в «страшные годы ежовщины», веришь, что, действительно, «перед этим горем гнутся горы...».

От грудной, напевной лирики Ахматовой перехожу к чеканному стиху Твардовского.

... Когда кремлевскими стенами

Живой от жизни огражден...

Нет, это из поэмы «За далью - даль». А в журнале другая вещь- «По праву памяти». Хочется цитировать без конца, так трудно что-то выбрать. Вот это. О репрессиях.

... И званье «сын врага народа» Уже при них вошло в права.

И за одной чертой закона уже равняла всех судьба:

Сын кулака иль сын наркома;

Сын командира иль попа...

... И все, казалось, не хватало Стране клейменых сыновей.

Или вот еще о том, как детей заставляли отрекаться от родителей. Да и вся поэма об этом:

... Той жертвы требовали строго:

Отринь отца и мать отринь.

Предай в пути родного брата

И друга лучшего тайком.

И душу чувствами людскими

Не отягчай, себя щадя.

И лжесвидетельствуй во имя,

И зверствуй именем вождя.

А что говорит об этом времени Гамзатов?

Ах, это время!

Лозунгам и фразам

пустым и лживым не было конца.

И сокрушался от печали разум.

И ликовало сердце у глупца.

Журнал выпадает у меня из рук. Страницы, зашелестев, замелькали. Напоследок успел прочесть только строчки Твардовского:

Кто прячет прошлое ревниво, Тот вряд ли с будущим в ладу...

Как хорошо, что мы узнаем правду. Может быть, это залог нашего будущего?

Пальцы нажимают клавишу, и вновь я слышу осипший, но такой родной полунасмешливый голос:

... И хлещу я березовым веничком по наследию мрачных имен.

Трагическим, мрачным, жестоким описывают поэты сталинское время. Не стоит нам сегодня жалеть о Сталине.