Изображение быта и нравов казачества в романе м.А. Шолохова «Тихий Дон».

В романе-эпопее М. Шолохова «Тихий Дон» изображена история казачества в бурное время с 1912 по 1922 год. Автор отразил и своеобразный уклад жизни казаков, их традиции, культуру и нравы. Роман насыщен событиями общественно-политической жизни, которые оказали большое влияние на судьбу донского казачества. Главные герои романа – люди с яркими индивидуальными характерами, сильными страстями, непростыми судьбами. Григорий Мелехов, чей нравственный облик и тернистый жизненный путь показаны наиболее развернуто, не случайно занимает центральное место в романе. В его жизненных исканиях отразилась судьба всего донского казачества в это нелегкое время. С самого детства Григорий постигает ценность свободного крестьянского труда, забот по укреплению хозяйства, семьи. Писатель показывает нам, что традиции казачества включают в себя общечеловеческие нравственные ценности. Художественный мир романа наполнен красками, насыщен красотой родной природы. Автор создает прекрасные пейзажи донской земли, которые помогают ему глубже раскрыть характеры героев, а читателям – проникнуться силой и красотой земли, с которой связана жизнь казачества. В начале романа мы знакомимся с бытом и нравами казачьей станицы накануне Первой мировой войны. Казалось бы, ничто не предвещает будущих потрясений. Жизнь хутора Татарский течет мирно и спокойно. Этот покой нарушается разве что слухом о связи замужней солдатки Аксиньи Астаховой с Гришкой Мелеховым. Уже здесь выявляется самобытность героев, чьи чувства противоречат общепринятой морали. Именно в Григории и Аксинье наиболее полно отражаются характерные черты казачества. История женитьбы Григория говорит о том, что в казачьей среде сын должен беспрекословно подчиняться воле отца. На примере его судьбы мы видим, насколько это могло определить ход всей дальнейшей жизни. Григорий вынужден расплачиваться за свое подчинение воле отца всю жизнь. Такое решение делает также несчастными двух незаурядных, гордых женщин, любящих Григория. Драматизм личной жизни героя усугубляется теми потрясениями, которые пришли на донскую землю в 1918 году. Автор романа показывает, как рушится привычный жизненный уклад казачества, как вчерашние друзья становятся врагами, как разрываются родственные связи. Мы видим, что расходятся жизненные пути бывших друзей – Мелехова и Михаила Кошевого, который проникается политическими взглядами большевиков. В отличие от Григория он не испытывает сомнений и колебаний. Идеи справедливости, равенства и братства настолько овладевают Кошевым, что он уже не считается с дружбой, любовью, семьей. Несмотря на то что Мелехов – его старый друг и брат его жены, он настаивает на его аресте. А сватаясь к сестре Григория Дуняшке, он совершенно не обращает внимания на гнев Ильиничны. А ведь он расстрелял ее сына Петра. Для этого человека не остается ничего святого. Он даже не позволяет себе расслабиться и насладиться красотой родной земли. «Там люди свою и чужую судьбу решают, а я кобылок пасу. Как же так? Уходить надо, а то засосет», – думает Мишка, когда работает отарщиком. Такое фанатичное служение идее, непоколебимая уверенность в своей правоте свойственны и другим героям-коммунистам, изображенным Шолоховым в романе.

Совсем по-иному рисует писатель Григория Мелехова. Это незаурядная личность, думающий, ищущий человек. Во время Первой мировой войны он храбро сражался на фронте, даже получил Георгиевский крест. Он честно исполнил свой долг. Последовавшие затем Октябрьская революция и Гражданская война привели шолоховского героя в смятение. Теперь он уже не знает, кто прав, на чьей стороне сражаться. Он пытается сделать свой выбор. И что же? Сначала он сражается за красных, но убийство ими безоружных пленных отталкивает его. Когда большевики приходят на его родину, он яростно борется с ними. Но поиски истины так ни к чему и не приводят, превращая его жизнь в драму. Мы видим человека, потерявшегося в круговороте событий. Вся сущность Григория сопротивляется насилию над человеком, это отталкивает его и от красных, и от белых. «Все они одинаковы! – говорит он склоняющимся на сторону большевиков друзьям детства. – Все они ярмо на шее казачества!» И когда Григорий узнает о бунте казаков в верховьях Дона против Красной Армии, он выступает на стороне бунтовщиков. Теперь он думает: «Будто и не было за плечами дней поисков правды, испытаний, переходов и тяжелой внутренней борьбы. О чем было думать? Зачем металась душа, – в поисках выхода, в разрешении противоречий? Жизнь казалась насмешливой, мудро-простой». Григорий приходит к пониманию, что «у каждого своя правда, своя борозда. За кусок хлеба, за делянку земли, за право на жизнь всегда боролись люди и будут бороться. Надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь, право на нее». Но такая правда жизни все-таки ему не по нутру. Он не может равнодушно смотреть на нескошенный хлеб, пустые гумна, думая о том, как надрываются от непосильной работы бабы в то время, когда мужчины ведут бессмысленную войну. Почему нельзя спокойно жить на своей земле и работать для себя, для семьи, для страны, в конце концов? Этим вопросом задается Григорий Мелехов и в его лице – все казачество, мечтающее о вольном труде на родной земле. Григорий ожесточается, впадает в отчаяние. Он насильственно отторгнут от всего, что ему дорого: от дома, семьи, любящих людей. Он вынужден убивать людей за идеи, которые не может понять. Герой приходит к осознанию того, что «неправильный у жизни ход», но он не может ничего изменить, хотя он всем своим сердцем хочет, чтобы в казачьем мире был лад. Незыблемость в казачьей среде идеалов дома, семьи М. Шолохов раскрывает также в женских образах. В матери Григория Ильиничне и в его жене Наталье воплощены лучшие черты женщины-казачки: почитание святости домашнего очага, верность и преданность в любви, терпение, гордость, трудолюбие. Соперница Натальи Аксинья – красавица с независимым, смелым характером, бурным темпераментом – дополняет ряд образов казачек, делая их более разносторонними. Мать Григория была для него поистине близким человеком. Она понимала его, как никто другой. Она же и призывала его к человеколюбию: «Слухом пользовались мы, что ты каких-то матросов порубил… Господи! Да ты, Гришенька, опамятуйся! У тебя же ить вон, гля, какие дети растут, а у этих, загубленных тобой, тоже небось детки поостались… В измальстве какой ты был ласковый да желанный, а зараз так и живешь со сдвинутыми бровями». Жизнь человека бесценна, и никто не имеет права ею распоряжаться даже во имя самых благородных идей. Об этом говорила Григорию мать, и к осознанию этого пришел сам герой в результате своих жизненных мытарств. К этой мысли приводит читателя Шолохов, который возвращает нас своим романом к трагическим страницам российской истории. В романе «Тихий Дон» автор утверждает простую истину, говоря нам, что смысл человеческой жизни состоит в труде, в любви, заботе о детях. Именно эти ценности лежат в основе нравственности казачества, чья трагическая судьба в начале XX века так полно и широко показана в этом замечательном романе.

7. Проблема поэта и поэзии в цикле «Ямбы» А. Блока.

8. Современное литературоведение об акмеизме как литературном течении.

Акмеизм (от греч. akme — высшая степень чего-либо, расцвет, зрелость, вершина, остриё) — одно из модернистских течений в русской поэзии 1910-х годов, сформировавшееся как реакция на крайности символизма.

Преодолевая пристрастие символистов к «сверхреальному», многозначности и текучести образов, усложненной метафоричности, акмеисты стремились к чувственной пластически-вещной ясности образа и точности, чеканности поэтического слова. Их «земная» поэзия склонна к камерности, эстетизму и поэтизации чувств первозданного человека. Для акмеизма была характерна крайняя аполитичность, полное равнодушие к злободневным проблемам современности.

Акмеисты, пришедшие на смену символистам, не имели детально разработанной философско-эстетической программы. Но если в поэзии символизма определяющим фактором являлась мимолетность, сиюминутность бытия, некая тайна, покрытая ореолом мистики, то в качестве краеугольного камня в поэзии акмеизма был положен реалистический взгляд на вещи. Туманная зыбкость и нечеткость символов заменялась точными словесными образами. Слово, по мнению акмеистов должно было приобрести свой изначальный смысл.

Высшей точкой в иерархии ценностей для них была культура, тождественная общечеловеческой памяти. Поэтому столь часты у акмеистов обращения к мифологическим сюжетам и образам. Если символисты в своем творчестве ориентировались на музыку, то акмеисты — на пространственные искусства: архитектуру, скульптуру, живопись. Тяготение к трехмерному миру выразилось в увлечении акмеистов предметностью: красочная, порой экзотическая деталь могла использоваться с чисто живописной целью. То есть «преодоление» символизма происходило не столько в сфере общих идей, сколько в области поэтической стилистики. В этом смысле акмеизм был столь же концептуален, как и символизм, и в этом отношении они, несомненно, находятся в преемственной связи.

Отличительной чертой акмеистского круга поэтов являлась их «организационная сплоченность». По существу, акмеисты были не столько организованным течением с общей теоретической платформой, сколько группой талантливых и очень разных поэтов, которых объединяла личная дружба. У символистов ничего подобного не было: попытки Брюсова воссоединить собратьев оказались тщетными. То же наблюдалось у футуристов — несмотря на обилие коллективных манифестов, которые они выпустили. Акмеисты, или — как их еще называли — «гиперборейцы» (по названию печатного рупора акмеизма, журнала и издательства «Гиперборей»), сразу выступили единой группой. Своему союзу они дали знаменательное наименование «Цех поэтов». А начало новому течению (что в дальнейшем стало едва ли не «обязательным условием» возникновения в России новых поэтических групп) положил скандал.

Осенью 1911 года в поэтическом салоне Вячеслава Иванова, знаменитой «Башне», где собиралось поэтическое общество и проходило чтение и обсуждение стихов, вспыхнул «бунт». Несколько талантливых молодых поэтов демонстративно ушли с очередного заседания «Академии стиха», возмущенные уничижительной критикой в свой адрес «мэтров» символизма. Надежда Мандельштам так описывает этот случай: «„Блудный сын“ Гумилева был прочитан в „Академии стиха“, где княжил Вячеслав Иванов, окруженный почтительными учениками. Он подверг „Блудного сына“ настоящему разгрому. Выступление было настолько грубое и резкое, что друзья Гумилева покинули „Академию“ и организовали „Цех Поэтов“ — в противовес ей».

А через год, осенью 1912 года шестеро основных членов «Цеха» решили не только формально, но и идейно отделиться от символистов. Они организовали новое содружество, назвав себя «акмеистами», т. е. вершиной. При этом «Цех поэтов» как организационная структура сохранился — акмеисты остались в нем на правах внутреннего поэтического объединения.

Главные идеи акмеизма были изложены в программных статьях Н. Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» и С. Городецкого «Некоторые течения в современной русской поэзии», опубликованных в журнале «Аполлон» (1913, № 1), издававшемся под редакцией С. Маковского. В первой из них говорилось: «На смену символизму идет новое направление, как бы оно ни называлось, акмеизм ли (от слова akme — высшая степень чего-либо, цветущая пора) или адамизм (мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь), во всяком случае, требующее большего равновесия сил и более точного знания отношений между субъектом и объектом, чем то было в символизме. Однако, чтобы это течение утвердило себя во всей полноте и явилось достойным преемником предшествующего, надо чтобы оно приняло его наследство и ответило на все поставленные им вопросы. Слава предков обязывает, а символизм был достойным отцом».

С. Городецкий считал, что «символизм… заполнив мир „соответствиями“, обратил его в фантом, важный лишь постольку, поскольку он… просвечивает иными мирами, и умалил его высокую самоценность. У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще».

В 1913 г. была написана и статья Мандельштама «Утро акмеизма», увидевшая свет лишь шесть лет спустя. Отсрочка в публикации не была случайной: акмеистические воззрения Мандельштама существенно расходились с декларациями Гумилева и Городецкого и не попали на страницы «Аполлона».

Однако, как отмечает Т. Скрябина, «впервые идея нового направления была высказана на страницах „Аполлона“ значительно раньше: в 1910 г. М. Кузмин выступил в журнале со статьей „О прекрасной ясности“, предвосхитившей появление деклараций акмеизма. К моменту написания статьи Кузмин был уже зрелым человеком, имел за плечами опыт сотрудничества в символистской периодике. Потусторонним и туманным откровениям символистов, „непонятному и темному в искусстве“ Кузмин противопоставил „прекрасную ясность“, „кларизм“ (от греч. clarus — ясность). Художник, по Кузмину, должен нести в мир ясность, не замутнять, а прояснять смысл вещей, искать гармонии с окружающим. Философско-религиозные искания символистов не увлекали Кузмина: дело художника — сосредоточиться на эстетической стороне творчества, художественном мастерстве. „Темный в последней глубине символ“ уступает место ясным структурам и любованию „прелестными мелочами“». Идеи Кузмина не могли не повлиять на акмеистов: «прекрасная ясность» оказалась востребованной большинством участников «Цеха поэтов».

Другим «предвестником» акмеизма можно считать Ин. Анненского, который, формально являясь символистом, фактически лишь в ранний период своего творчества отдал ему дань. В дальнейшем Анненский пошел по другому пути: идеи позднего символизма практически не отразились на его поэзии. Зато простота и ясность его стихов была хорошо усвоена акмеистами.

Спустя три года после публикации статьи Кузмина в «Аполлоне» появились манифесты Гумилева и Городецкого — с этого момента принято вести отсчет существованию акмеизма как оформившегося литературного течения.

Акмеизм насчитывает шестерых наиболее активных участников течения: Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, С. Городецкий, М. Зенкевич, В. Нарбут. На роль «седьмого акмеиста» претендовал Г. Иванов, но подобная точка зрения была опротестована А. Ахматовой, которая заявляла, что «акмеистов было шесть, и седьмого никогда не было». С ней был солидарен О. Мандельштам, считавший, впрочем, что и шесть — перебор: «Акмеистов только шесть, а среди них оказался один лишний…» Мандельштам объяснил, что Городецкого «привлек» Гумилев, не решаясь выступать против могущественных тогда символистов с одними «желторотыми». «Городецкий же был [к тому времени] известным поэтом…». В разное время в работе «Цеха поэтов» принимали участие: Г. Адамович, Н. Бруни, Нас. Гиппиус, Вл. Гиппиус, Г. Иванов, Н. Клюев, М. Кузмин, Е. Кузьмина-Караваева, М. Лозинский, В. Хлебников и др. На заседаниях «Цеха», в отличие от собраний символистов, решались конкретные вопросы: «Цех» являлся школой овладения поэтическим мастерством, профессиональным объединением.

Акмеизм как литературное направление объединил исключительно одаренных поэтов — Гумилева, Ахматову, Мандельштама, становление творческих индивидуальностей которых проходило в атмосфере «Цеха поэтов». История акмеизма может быть рассмотрена как своеобразный диалог между этими тремя выдающимися его представителями. Вместе с тем от «чистого» акмеизма вышеназванных поэтов существенно отличался адамизм Городецкого, Зенкевича и Нарбута, которые составили натуралистическое крыло течения. Отличие адамистов от триады Гумилев — Ахматова — Мандельштам неоднократно отмечалось в критике.

Как литературное направление акмеизм просуществовал недолго — около двух лет. В феврале 1914 г. произошел его раскол. «Цех поэтов» был закрыт. Акмеисты успели издать десять номеров своего журнала «Гиперборей» (редактор М. Лозинский), а также несколько альманахов.

«Символизм угасал» — в этом Гумилев не ошибся, но сформировать течение столь же мощное, как русский символизм, ему не удалось. Акмеизм не сумел закрепиться в роли ведущего поэтического направления. Причиной столь быстрого его угасания называют, в том числе, «идеологическую неприспособленность направления к условиям круто изменившейся действительности». В. Брюсов отмечал, что «для акмеистов характерен разрыв практики и теории», причем «практика их была чисто символистской». Именно в этом он видел кризис акмеизма. Впрочем, высказывания Брюсова об акмеизме всегда были резкими; сперва он заявил, что «…акмеизм — выдумка, прихоть, столичная причуда» и предвещал: «…всего вероятнее, через год или два не останется никакого акмеизма. Исчезнет самое имя его», а в 1922 г. в одной из своих статей он вообще отказывает ему в праве именоваться направлением, школой, полагая, что ничего серьезного и самобытного в акмеизме нет и что он находится «вне основного русла литературы».

Однако попытки возобновить деятельность объединения впоследствии предпринимались не раз. Второй «Цех поэтов, основанный летом 1916 г., возглавил Г. Иванов вместе с Г. Адамовичем. Но и он просуществовал недолго. В 1920 г. появился третий «Цех поэтов», который был последней попыткой Гумилева организационно сохранить акмеистическую линию. Под его крылом объединились поэты, причисляющие себя к школе акмеизма: С. Нельдихен, Н. Оцуп, Н. Чуковский, И. Одоевцева, Н. Берберова, Вс. Рождественский, Н. Олейников, Л. Липавский, К. Ватинов, В. Познер и другие. Третий «Цех поэтов» просуществовал в Петрограде около трех лет (параллельно со студией «Звучащая раковина») — вплоть до трагической гибели Н. Гумилева.

Творческие судьбы поэтов, так или иначе связанных с акмеизмом, сложились по-разному: Н. Клюев впоследствии заявил о своей непричастности к деятельности содружества; Г. Иванов и Г. Адамович продолжили и развили многие принципы акмеизма в эмиграции; на В. Хлебникова акмеизм не оказал сколько-нибудь заметного влияния. В советское время поэтической манере акмеистов (преимущественно Н. Гумилева) подражали Н. Тихонов, Э. Багрицкий, И. Сельвинский, М. Светлов.

В сравнении с другими поэтическими направлениями русского Серебряного века акмеизм по многим признакам видится явлением маргинальным. В других европейских литературах аналогов ему нет (чего нельзя сказать, к примеру, о символизме и футуризме); тем удивительнее кажутся слова Блока, литературного оппонента Гумилева, заявившего, что акмеизм явился всего лишь «привозной заграничной штучкой». Ведь именно акмеизм оказался чрезвычайно плодотворным для русской литературы. Ахматовой и Мандельштаму удалось оставить после себя «вечные слова». Гумилев предстает в своих стихах одной из ярчайших личностей жестокого времени революций и мировых войн. И сегодня, почти столетие спустя, интерес к акмеизму сохранился в основном потому, что с ним связано творчество этих выдающихся поэтов, оказавших значительное влияние на судьбу русской поэзии XX века.

Основные принципы акмеизма:

— освобождение поэзии от символистских призывов к идеальному, возвращение ей ясности;

— отказ от мистической туманности, принятие земного мира в его многообразии, зримой конкретности, звучности, красочности;

— стремление придать слову определенное, точное значение;

— предметность и четкость образов, отточенность деталей;

— обращение к человеку, к «подлинности» его чувств;

— поэтизация мира первозданных эмоций, первобытно-биологического природного начала;

— перекличка с минувшими литературными эпохами, широчайшие эстетические ассоциации, «тоска по мировой культуре».