Революционный пафос в поэзии Маяковского

Владимир Маяковский выступил в литературе в 1912 году. Дореволюционный период деятельности Маяковского представляет собой особый этап его идейно-творческого пути, связанный со всей социально-исторической обстановкой эпохи — того бурного времени между двух революций, когда социальные потрясения достигли своей кульминационной силы.

Революция 1905—1907 годов, взволнованно пережитая Маяковским-подростком, дала поэту первый жизненный опыт; годы реакции привели его в большевистское подполье; в годы империалистической войны он выступает уже как поэт, по-своему выражающий настроения широких демократических масс, идущих к революции.

В стихах молодого Маяковского были ощутимы те плодотворные тенденции, которые нашли свое полное развитие в его произведениях послеоктябрьского времени, когда он стал «лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».

…В 1912 году Маяковский сближается с футуристами (Д. Бурлюком, А. Крученых и др.), выступает на диспутах о современном искусстве. В то же время он снова обращается к поэзии. Первые его стихотворения («Ночь» и «Утро») появились в печати в футуристическом сборнике «Пощечина общественному вкусу», вышедшем в конце 1912 года.

Маяковский вошел в литературу в период наиболее острой полемики и борьбы вокруг футуризма. Многочисленные диспуты, выставки, лекции, собиравшие неизменно большие аудитории, выход первых футуристических книг и брошюр — создавали вокруг футуристов и, в частности, вокруг Маяковского атмосферу общественной сенсации.

В обстановке упадочничества, богоискательства, мистики и эротики, характеризовавших буржуазное декадентское искусство, Маяковский готов был видеть в мелкобуржуазном «бунтарстве» футуристов, в их анархическом нигилизме протест против господствующей рутины и застоя, хотя фактически футуризм оставался одной из разновидностей того же буржуазного декаданса. Но, примкнув к футуристам, Маяковский с самого начала занял среди них самостоятельную позицию, шел своим особым путем.

Если в первых стихах Маяковского еще преобладало зрительное, внешнее восприятие города, то постепенно оно переходит в трагическое ощущение бесчеловечной сущности капиталистического строя. В отличие от пассивно-трагического декадентского восприятия города как символа распада культуры Маяковский вкладывал в свое отношение к городу активную ненависть к социальному строю. В его «урбанистических» стихах слышался явственный голос протеста, неприятие окружающего «страшного мира» капитализма. Через эпатирующий своей непривычностью и антиэстетизмом строй «вещных» и грубых образов отчетливо выступало враждебное отношение поэта к «миру плоских лиц и душ», утверждение чувств простых, обыкновенных людей. Маяковский рисует пейзаж большого города, передает ощущение уличной жизни с ее калейдоскопической резкостью и мрачностью красок: фонари «в короне газа», «угрюмый дождь», «рыжие дьяволы... автомобили», «враждующий букет бульварных проституток», «черные ладони... окон», «пылающая ваза заката» и т. п.

В этом городском пейзаже, в его страшных картинах («Ночь», «Утро», Уличное», «А вы могли бы?», «Вывескам», «Театрам» и др.) проступает тема человека, раздавленного капитализмом, протест против порабощения человеческой личности.

Из активного неприятия капиталистической действительности, из протеста против нее возникает и облик поэта-бунтаря, лирического героя ранних стихов Маяковского. Это облик романтического поэта, «бесценных слов транжира и мота», который бросает вызов окружающему его миру мещанского благополучия и чудовищного эгоизма.

В подчеркнуто романтической позе молодого Маяковского не было ничего общего с безидейным нигилистическим «бунтарством» футуристов, ибо он обращался к действительным противоречиям современности, говоря о невыносимо мучительном положении человека в условиях буржуазного мира. Но враждебное отношение к капиталистической действительности сочеталось у него с чувством одиночества, с трагическим восприятием противоречий жизни, гнета и несправедливости социальной системы. Отсюда в ранних стихах Маяковского образ поэта-одиночки, обличающего и ниспровергающего враждебный ему общественный строй.

Небольшой цикл стихов «Я», вышедший отдельной брошюрой в 1913 году, отражал эти настроения, во многом предваряя появление трагедии «Владимир Маяковский». Уже с первых стихов этого цикла намечается тема трагической противоречивости буржуазного общества, его враждебности к человеку. Постепенно эта тема начинает звучать все отчетливее; все глубже и острее прорывается боль поэта, его отчаяние и ненависть к собственническому миру, калечащему и уродующему людей. Притом не личная трагедия, а боль за все человечество, сознание несправедливости всего общественного строя вызывают у Маяковского мучительный крик отчаяния.

Наибольшего напряжения, наибольшей остроты это ощущение противоречивости и трагизма действительности достигло позже, в годы империалистической войны. Это ощущение социального неблагополучия, катастрофичности, выработало пока еще смутное сознание обреченности капиталистического строя, выраставшее под влиянием подъема массового революционного движения пролетариата. Именно эти настроения определили дальнейший творческий путь Маяковского, и прежде всего характер его первого крупного произведения — трагедии «Владимир Маяковский».

Империалистическая война, повлекшая за собой усиление эксплуатации и разорения трудящихся масс и бурное нарастание революционного протеста, оказала большое влияние на дальнейшее развитие творчества Маяковского. В его поэзии все более значительное место занимает социальная проблематика. Наметившаяся еще в первых произведениях поэта резкая критика буржуазного мира получает более широкий, обобщающий смысл. Отходя все дальше от футуристов, он тем глубже овладевает реалистическим методом.

В 1914 году у поэта созревает замысел большого эпического произведения на революционную тему — поэмы «Облако в штанах», — работа над которым продолжается до конца лета 1915 года.

«Облако в штанах» занимает центральное место в дореволюционном творчестве Маяковского.

Герой поэмы «Облако в штанах» — «простой» человек, чувствующий всю безвыходность своего положения в капиталистическом мире, в мире «проевшихся насквозь» самодовольных хозяев жизни. Личная трагедия лирического героя поэмы раскрывается как социальная трагедия «простого человека», выброшенного на грязные улицы капиталистического города.

В поэме нет еще четкого и ясного представления о грядущей революции, но вся она пронизана предчувствием близкого революционного взрыва. Любовь к человеку, революционный гуманизм неразрывно связаны в поэме с мыслью о неизбежности крушения и гибели прогнившего капиталистического мира:

Маяковский предчувствовал близкое наступление революции, он призывает «уличные тыщи» к вооруженному выступлению («берите камень, нож или бомбу»), к уничтожению «сытых» и «жирных»:

Поэт выступает в поэме не только как борец с гнусным и алчным миром насилия, лжи, безобразия и угнетения, не только как бунтарь-одиночка, но и как представитель народных масс, призванных творить будущее:

Он верит в героическую силу этих людей, в богатство их души, в их способность править миром.

Но вместе с тем в этой яркой, пронизанной революционным пафосом поэме сказались свойственные еще Маяковскому в те годы противоречивые взгляды, отразился временный отход поэта от непосредственного участия в революционном движении. Грядущая революция, которую с таким нетерпением призывает поэт, раскрывается в поэме только как стихийный бунт, как взрыв народного негодования. Народные массы в поэме «Облако в штанах» — это не только «творцы в горящем гимне», но и «голодненькие, потненькие, покорненькие, закисшие в блохастом грязненьке».

Эта двойственность в оценке движущих сил революции была обусловлена прежде всего тем обстоятельством, что поэт не мог непосредственно наблюдать быстрый рост сознательности и организованности народных масс и, в первую очередь, пролетариата в годы империалистической войны, что он в то время не был прямым участником гигантской работы партии большевиков, готовившей массы к революционному свержению буржуазно-помещичьего строя. Мысль о грядущей революции в поэме связана с острой тревогой за ее исход, поэтому появляются в поэме образы палачей и предателей революции («Это опять расстрелять мятежников грядет генерал Галифе!»; «Эту ночь глазами не проломаем, черную, как Азеф!»). С этим связана и мрачная концовка поэмы:

Маяковский еще не до конца преодолел в себе «гуманизм жалости», который сказался в «Облаке в штанах» в теме жертвенности и мессианизма. Этот мессианизм вырастал из чувства любви к людям, во имя которого поэт готов принять на себя все их страдания, чтобы очистить их от скверны капитализма. Поэтому, вслед за утверждением о близости революции, он говорит:

Однако Маяковский в самой поэме стремится преодолеть эту ложную идею искупительной роли страдания, неизбежно приходя к мысли о необходимости насильственного разрушения мира, основанного на страданиях миллионов людей.

В своем ниспровержении основных устоев собственнического мира Маяковский не мог обойти борьбы с религией. На религию опиралась вся система буржуазной идеологии. Именно религия в эти годы стала оружием реакции, захватывая широкие круги буржуазной интеллигенции, уходившей от революции к богоискательству и мистике. С другой стороны, господствующие классы использовали религию для подавления растущего возмущения народных масс в связи с усиливающимися тяготами империалистической войны. В атмосфере религиозно-мистических настроений богоборческий протест Маяковского прозвучал с особенной силой. Он был направлен против «философии» человеческого страдания, против проповеди смирения, за освобождение человека от пут религии.

Звучавшая в поэме издевательская ирония по адресу «пропахшего ладаном» «кудластого» «господина-бога», с «раздобревшими глазами», и свиты его «крыластых прохвостов» близка к послеоктябрьской антирелигиозной сатире Маяковского («Мистерия-буфф» и другие произведения).

Тема любви у Маяковского противопоставлена той извращенной эротике и мистике, которые господствовали в поэзии буржуазного декаданса. Поэт говорит о любви как о большом чувстве, которое облагораживает и перерождает человека. Великое чувство любви невозможно в мире буржуазного лицемерия и разврата, в мире «маленьких, грязных любят». И Маяковский восстает против мелочности и продажности чувств, против эгоизма и стяжательства, насаждаемого собственническим миром.

Тема любви, отнятой у человека враждебным ему обществом, тесно срастается с революционно-протестующей направленностью поэмы. Здесь трагедия неразделенной любви воспринимается как трагедия социальная, отражающая обездоленность человека, которого эксплуататорский строй лишает возможности наиболее полного проявления его личности, его чувства. Лирический герой поэмы — это человек большой внутренней силы, молодости, красоты.

Однако для него нет счастья в мире, где все измеряется золотом, где любовь превратилась в предмет купли-продажи. Здоровому человеческому чувству нет места в обществе, где извращены все отношения между людьми, — так по-новому раскрывается тема любви в дооктябрьской поэзии Маяковского и в особенности в его поэмах «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник» и «Человек».

То новое слово, которое Маяковский обращает к массам, к «безъязыкой улице», слово, утверждавшее право человека на жизнь, на любовь, на свободное развитие своей личности, не могло быть передано холодными, хотя бы и виртуозно сделанными стихами. Глубокое социальное чувство и революционный пафос поэмы требовали новых поэтических красок, новых слов, звучащих гневом и протестом, призывающих к борьбе. Маяковский поэтому и нападает с такой яростью и уничтожающей иронией на современную ему буржуазную поэзию, выродившуюся в декадентскую «утонченность», проникнутую пассивным созерцательством, ощущением собственной обреченности. Отсюда и четвертая тема его поэмы — «долой ваше искусство».

Маяковский призывал к действенному революционному искусству, искусству больших мыслей и чувств, к искусству, служащему освобождению человека от социального гнета.

Он гневно разоблачает в своей поэме упадочническое буржуазное искусство, оторванное от жизни народа.

По своему жанру и поэтическому методу «Облако в штанах» было подготовлено как лирикой Маяковского, так и его трагедией «Владимир Маяковский», сохранив во многом ее лирико-монологическое построение, самый принцип драматического монолога (характерно, что в одном из вариантов она называлась также «второй трагедией»). «Облако в штанах» было как бы развернутым лирическим стихотворением, с главным и единственным лирическим героем — самим автором. Этим объясняется и свобода композиционного построения поэмы. Отказавшись от традиционных форм сюжетной поэмы, Маяковский создал новый лиро-эпический жанр, в котором сочетались элементы лирики и эпоса. В поэме еще более, чем в трагедии «Владимир Маяковский», лирическое «я» поэта приобретает реальный и обобщающий характер. Уничтожая границы между лирическим героем и автором, Маяковский создает лирическую исповедь, взволнованное повествование, передающее с предельной силой чувства и переживания человека. Этот «личный», лирический характер произведения с наибольшей полнотой выражал сознание кризиса, то мучительное и трагическое восприятие капиталистического строя, которое присуще было поэту в те годы. Но переживания лирического героя, при всей подчеркнутости личного характера поэмы, были социально типичны. Таким образом, восставая в своей поэме против существующего строя, его религии и морали, Маяковский стирает в поэме грани между лирикой и эпосом и лирический монолог превращает в большую социальную эпопею.

В стихотворении «Мама и убитый немцами вечер» Маяковский показывает трагический характер войны, говорит о ее жертвах; основные поэтические образы этого стихотворения выражают человеческое горе, отчаянье матерей. Стихи эти явились вызовом шовинистическому разгулу, казенному псевдопатриотизму тогдашней литературы, всем, «орущим о побитом неприятеле». Но это были еще стихи гуманиста, подавленного тяжестью страданий, испытываемых людьми, воспринимающего войну с позиций абстрактного пацифизма. Со временем в стихах Маяковского все отчетливее нарастает более сознательный протест против войны — разоблачение ее империалистической сущности и той враждебной поэту социальной системы, которая войну породила. Это новое отношение к войне раскрывается в таких произведениях Маяковского, как «Я и Наполеон», «Флейта-позвоночник» и в особенности «Война и мир».

Уже в стихотворении «Я и Наполеон», относящемся к 1915 году, Маяковский бросил вызов виновникам бойни от лица страдающих людей. Образы войны в его стихах 1914 года передавали боль поэта, его гуманистический протест, его жалость к людям: «белые матери», «судорожно простершиеся» по «черным улицам», как «по гробу глазет», даже самый облик мира, где «глаз новолуния страшно косится на мертвый кулак с зажатой обоймой», где «вечер кричит, безногий, безрукий», где «пальцы улиц ломала Ковна», — все это окрашено одним траурным цветом, полно мучительного отчаяния.

В более поздних стихах 1915 года появляются новые мотивы и образы, передающие не только пассивное отчаяние, но и гнев, и протест. Особенно резок этот протест в стихотворении «Вам», чтение которого в фешенебельном буржуазном кабаке «Бродячая собака» вызвало публичный скандал. Здесь прямо названы виновники мировой бойни, вынесено беспощадное обвинение «проживающим за оргией оргию», тем сытым хозяевам жизни, которые наживались на войне, на крови. Разоблачающим сарказмом исполнены и сатиры Маяковского, направленные против тех, кто, «не тревожась картиной крови», в своем животном эгоизме, в своей классовой алчности стремится утвердить бесчеловечный закон войны.

Маяковский ставит теперь вопрос об ответственности за войну, о моральной и фактической вине за нее, о чудовищной несправедливости того социального строя, который приводит к массовому истреблению людей. Ответом на этот вопрос и явилась эпопея «Война и мир» — страстное и гневное обличение империалистической бойни. Протест против несправедливой войны и вера в грядущее возрождение человечества делали поэму Маяковского новым, необычайным явлением в литературе. Своей поэмой Маяковский окончательно порывает с иллюзиями пацифизма. Он открыто выражает враждебное отношение к войне широких народных масс, испытывавших чудовищный гнет войны, переносивших неслыханные страдания.

Страдания и муки миллионов простых людей, ввергнутых в ужасы войны, представляются Маяковскому настолько чудовищными, что временами он готов видеть в этом вину всех людей, — в том числе и свою, — не смогших противопоставить империалистическому разбою свою волю к миру. Ощущение гибели гуманизма, распада культуры, личного трагизма является источником мучительных переживаний поэта.

Но в конечном счете поэт приходит в познанию классовой природы войны. Все шире и глубже становится его понимание истинных причин империалистической бойни. Он видит их в «золотолапом микробе» — «рубле», олицетворяющем собой стремление капиталистов к наживе, он видит их в «массомясой быкомордой ораве», в описание которой поэт вкладывает всю свою ненависть к буржуазии. Развратная, пьяная, разжиревшая орава, охваченная жаждой наслаждений, напоминает чудовищно-гиперболическую фантасмагорию «нанизанных на земную ось» каруселей «Вавилонищ, Вавилончиков, Вавилонов». Своим гниением она заражает землю, дрожащую «городов агонией», землю, испакощенную проклятием капиталистического строя — золотом. Это описание капиталистического Вавилона дано Маяковским в подчеркнуто отвратительных образах, передающих грязное и чудовищное обличье капитализма.

Во второй и третьей частях поэмы Маяковский показывает крушение буржуазного гуманизма, разрушение европейской культуры, всеобщее одичание, которое несут с собой разнузданный шовинизм и война. Поэт говорит о Германии музеев, книг, Германии философской мысли, где вместе с тем бурши «верхом на Канте» скачут с ножом в зубах; упоминая о «нежной» Франции, жгущей деревни «под музыку митральезы», он показывает, что война обнажила всю фальшь, все лицемерие буржуазной культуры, показала истинное звериное обличье капитализма. Мир становится огромным Колизеем, дантовским адом, в котором гибнут целые народы. С поразительной силой Маяковский передает трагическую и мрачную картину всеобщего разрушения, вызываемого войной. Против организаторов мировой бойни, уничтожающей целые народы, грозящей опустошить весь земной шар, и подымает Маяковский голос протеста.

В поэме «Война и мир» Маяковский выступил как страстный борец за мир, сурово и пламенно осуждая бойню, затеянную в интересах империалистов, разоблачая капиталистический строй, неизбежно приводящий к войне во имя наживы и обогащения кучки капиталистов.

Никто из поэтов начала XX века с такой правдивостью и эпической силой не описывал войну. Маяковский отбрасывает всякую идеализацию, передавая в целой системе образов и сравнений трагический характер войны. Последняя сравнивается с боем гладиаторов, с кровавой бойней, в которую вовлечены целые народы. В начале третьей части Маяковский развертывает эту основную метафору: у него «в небо люстрой подвешена целая зажженная Европа», облака — «галереи», где «находились зоркие летчики», солнце — «арбитр» и т. д. Но Маяковский не только зритель этого чудовищного спектакля, он взволнованно переживает его как участник. Вся поэма проникнута глубоким личным переживанием, и в центре ее стоит лирический герой, который совершенно сливается с мужественной и трагической фигурой самого автора произведения.

Поэма «Война и мир» создавалась в период близости поэта с Горьким и несомненно во многом была связана с горьковским отношением к войне. Маяковский читал ее Горькому, который одобрил идейный замысел поэмы и дал автору свои указания. Антиимпериалистическое содержание поэмы, протест Маяковского против «озверения» мира и распада культуры, образ нового Человека, восстающего против этого одичания, — все это было очень близко к тому, о чем сам Горький писал тогда в письмах к Р. Роллану, указывая, что в «дни зверства и торжествующего скотства» нужно, чтобы человек понял, что он «творец и господин мира».

Поэма заканчивается светлой картиной будущего человечества, освобожденного от капиталистического гнета. Маяковский показывает, как на обновленной земле народы, сбросившие иго капитализма, радостно встают навстречу новой жизни и несут свои дары единому свободному человечеству. Тогда сбываются и пророческие мечты поэта о свободном человеке, рождающемся на обломках старого мира. Эта мысль звучит в заключительных словах поэмы:

Пафос подлинного гуманизма определяет и весь идейный и образный строй поэмы. Маяковский не ограничивается в ней лишь жалостью к людям, лишь описанием ужасов войны, он выступает «глашатаем грядущих правд», глашатаем нового, свободного человечества.

Правда, Маяковский не пришел еще в эту пору к осознанию ленинской идеи превращения империалистической войны в гражданскую. В его поэме сказались те неоформившиеся настроения народных масс, которые, — как писал В. И. Ленин в 1915 году, — «пожеланием мира в самой неопределенной форме выражают нарастающий протест против войны, нарастающее смутное революционное настроение». Маяковский и шел по этому пути — от смутного протеста против войны к ясному революционному сознанию, к пониманию «массовых революционных действий против буржуазии», к которым призывали большевики.

Половинчатый, буржуазный характер февральского переворота был очень скоро разгадан Маяковским. Уже в июле 1917 года Маяковский печатает стихотворение «Сказка о красной шапочке», ядовито разоблачающее буржуазную сущность временного правительства Керенского и демагогическую болтовню кадетов.

Вслед за этим Маяковский опубликовал стихотворение «К ответу!», обращенное через голову буржуазного временного правительства к народу, призывавшее к превращению войны империалистической в войну гражданскую:

Не случайно это боевое антиимпериалистическое стихотворение, направленное против буржуазии и соглашателей, против политики продолжения несправедливой войны, было встречено в штыки социал-шовинистами из меньшевистской газетки «Единство». Так, еще до Октябрьской революции Маяковский от гуманистического протеста против войны пришел в своем творчестве к пониманию ленинских лозунгов, к требованию превращения империалистической войны в войну пролетариата против буржуазии.

Последнее большое произведение Маяковского, написанное перед Великой Октябрьской социалистической революцией, — поэма «Человек» — было закончено в начале 1917 года. Поэма как бы конкретизировала в личном, лирическом плане тему, поставленную в «Войне и мире», тему освобождения человека от растлевающей и порабощающей власти капитализма. Уже самое название поэмы — «Человек» — подчеркивает ее внутреннюю близость к горьковскому революционному гуманизму.

Человек с большой буквы, которого воспевает Маяковский, — это человек, освобожденный от пут капиталистического рабства; он наделен творческим разумом, он «необъяснимое чудо», он прекрасен, он жаждет добра и любви, он способен создавать величайшие чудеса на земле. Но в мире корысти, в мире алчных собственников, в том мире, где все продается и покупается, где человеческий ум, талант, чувства скованы властью «золотолапого микроба», этому человеку нет истинного места. Поэтому-то и рождение нового Человека вызывает злобный рев капиталистических владык и дельцов, подчинивших власти денег все, что только есть в мире. Помешать идейному пробуждению Человека, отравить его собственническим ядом, «загнать» его в «земной загон» — таково требование этого страшного мира. Поэт срывает маску моральной добропорядочности с отвратительного облика «Повелителя Всего» — капиталиста, отравляющего своим прикосновением все духовные и нравственные ценности человечества: искусство, науку, любовь. Не случайно, что облик «Повелителя Всего» впоследствии, после Октябрьской революции, переходит в поэму «150.000.000», становясь символом ненавистного поэту капиталистического мира. Этому «неодолимому врагу», некоронованному повелителю мира служат купленные им мастера искусства, ученые, политики. Даже сам бог становится его «проворным поваром», «из глин сочиняет мясо фазаново». В этом описании «всевластия» капитала Маяковский пользуется теми резкими гротескно-сатирическими красками, тем сатирическим гиперболизмом, который столь характерен для его дореволюционного творчества. Он показывает, что весь мир опутан «золотоворотом франков, долларов, рублей, крон, иен, марок», что всюду проникают наглые щупальцы мировых капиталистических монополий: «По скату экватора из Чикаг сквозь Тамбовы катятся рубли. Вытянув выи, гонятся все, телами утрамбовывая горы, моря, мостовые».

Конфликт поэта с этой чудовищной властью золота, с жадностью собственника-капиталиста олицетворен в трагическом столкновении Человека, носителя гуманных, истинно человеческих начал, с «Повелителем Всего», хозяином мира, купившим самое дорогое для поэта — любимую им женщину.

В поэме «Человек» Маяковский продолжает развивать горьковскую тему Человека с большой буквы. Подобно Горькому Маяковский возвеличил в своей поэме творческую силу человека, с гордостью говорит он о его «драгоценнейшем уме» и в то же время с гневом изобличает тех «хозяев жизни», которые стремятся сделать человека пленником золота. Как справедливо указал В. Перцов, самый образ «Повелителя Всего», пытающегося завладеть всем миром, подчинить себе искусство и науку, в поэме Маяковского напоминает образ Желтого Дьявола у Горького.

Стиль поэмы «Человек» и ее образно-поэтическая структура, равно как и поэтический стиль других произведений дооктябрьского периода, также свидетельствовали об острой и упорной борьбе Маяковского с наследством декадентско-футуристической поэтики.

Маяковский вводит в свой стих живую интонацию разговорной, ораторской речи, свободно черпает слова и выражения и из бытовой разговорной фразеологии, и из торжественной, иногда даже несколько архаичной лексики, и из общественно-политической терминологии. Он умеет в неожиданных сочетаниях по-новому раскрывать примелькавшиеся слова и обороты. В стихах Маяковского появляются необычные, приковывавшие к себе внимание образы: «флейта водосточных труб», «на блюде студня косые скулы океана», закат «красный, как марсельеза», «душ золотые россыпи» и т. д. и т. п. Поэт часто прибегает к пародированию словаря и фразеологии декадентской литературы. Так, например, бог у него «бежит по небу» со «стихами подмышкой» и читает их, задыхаясь, своим знакомым; к нему он обращается с вызывающими словами: «Эй, вы! Небо! Снимите шляпу! Я иду»; бездна, которой любили пугать своих читателей писатели-декаденты, у Маяковского звучит явно пародийно: «Прелестная бездна. Бездна — восторг!».

Пытался он создавать новые слова: в его дооктябрьских стихах можно встретить много неологизмов, причем далеко не все они удачны. Такие слова, как «овазился», «лавь», «иззахолустничается», «мышиться» и им подобные, не помогали созданию ясного и выразительного поэтического образа, а только усложняли стиль раннего Маяковского.

Маяковский впоследствии сам осмысливал свой литературный путь как путь борьбы за реалистическую простоту в искусстве.

На протяжении всей своей литературной деятельности Маяковский боролся со всякой канонизацией, всякой фальшью в искусстве, за подлинное и большое искусство, нужное революции и народу. Маяковский искал новые поэтические формы для выражения того нового социального содержания, которое легло в основу его творчества. Однако новаторская деятельность Маяковского не была оторвана от лучших реалистических традиций русской литературы. Она органически рождалась как из всей идейной целеустремленности его творчества, так и из огромного богатства русской поэтической культуры прошлого.

Дооктябрьское творчество Маяковского развивалось по пути все более глубокого понимания необходимости и неизбежности пролетарской революции. Это сознание неизбежности революции, хотя и окрашенное еще в утопические тона, сказалось с особенной полнотой в таких произведениях Маяковского, как «Облако в штанах», «Война и мир» и «Человек». Но подлинное слияние поэта с революцией, с народом, избавление от остатков: формалистической поэтики, которые сказывались в его творчестве, принесла лишь Великая Октябрьская социалистическая революция. Революция придала новаторским исканиям поэта ту глубочайшую идейную целеустремленность, которая позволила Маяковскому стать лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи.

Стихотворения 1917-1919 гг. «Братья писатели», «Революция», «Сказка о красной шапочке», «К ответу!», «Наш марш», «Хорошее отношение к лошадям», «Ода революции», «Приказ по армии искусства», «Поэт рабочий», «Той стороне», «Левый марш», «Потрясающие факты», «Мы идем», «Советская азбука»

Стихотворения 1929-1930 годов «Перекопский энтузиазм», «Мрачное о юмористах», «Урожайный марш», «Душа общества», «Кандидат из партии», «Вонзай самокритику», «На Западе все спокойно», «Парижанка», «Красавицы», «Стихи о советском паспорте», «Американцы удивляются», «Пример, не достойный подражания», «Птичка божья», «Стихи о Фоме», «Я счастлив», «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка», «Особое мнение», «Даешь материальную базу!», «Любители затруднений», «Марш ударных бригад», «Ленинцы», «1930»