Критика. Литературно-эстетические взгляды.

Бестужев начал печататься как переводчик и стихотворец (1818). Но громкую известность ему принесли не переводы и стихи, а критические выступления. С 1819 по 1822 год он опубликовал более тридцати полемических статей, рецензий и заметок в журналах «Сын отечества», «Соревнователь просвещения», «Благонамеренный», «Невский зритель». С 1823 по 1825 год, кроме участия в уже указанных и других периодических изданиях ( «Литературные листки»), им обнародованы три годовых обозрения литературы в «Полярной звезде» и в 1833 году разбор романа Н. Полевого «Клятва при гробе господнем» в «Московском телеграфе». Исследователями высказывалась мысль о том, что в начале творческого пути Бестужев-Марлинский следовал Карамзину. С этим трудно согласиться. Уже в самых первых своих публикациях он выступал как антикрепостник, чуждый манерной чувствительности сентиментализма. Но в борьбе между шишковистами и карамзинистами Бестужев, как и все прогрессивные писатели, отдавал предпочтение Карамзину. В связи с этим в речевой манере, в стилистике между повестями Карамзина и ранними произведениями Бестужева имеются переклички, характеризующие некоторое влияние родоначальника отечественного сентиментализма на раннего Бестужева.

Воинствующие критические выступления Бестужева направлялись против классицистов-шишковистов, сентименталистов-карамзинистов и «унылых» романтиков. Полагая, что литература «должна быть отраслью философии», он призывал писателей к высокой идейности и социально-политической гражданственности, направленной к обновлению и преобразованию мира. Им отстаивалась народно-героическая литература, защищалась свобода художественного творчества от всяких стеснительных эстетических догм и правительственной опеки, преследовалась подражательность чужеземным образцам и пропагандировалась оригинальная литература с ярко выраженным национально-самобытным языком.

Особенно острыми и внушительными оказались годовые обзоры Бестужева, ставшие боевой программой прогрессивного романтизма. Эти обзоры закрепили за их автором репутацию первого критика той поры. Выступая апологетом романтизма, Бестужев в статье «О романе Н. Полевого „Клятва при гробе господнем“ толковал его явно расширительно, как „стремление бесконечного духа человеческого выразиться в конечных формах“, как воплощение высочайшего социально-эстетического идеала. Но, сводя к романтизму все талантливое, истинно-художественное, он все же правильно намечал основные свойства его как литературного направления, органически связанного с правдой жизни, воссоздающего действительность в развитии, по преимуществу в переходных, „переломных“ этапах, в борьбе лучших людей, устремленных в будущее, с окружающим их общественным злом, с застоем, с пошлостью. В понимании Бестужевым романтизма — глубочайшее активное осмысление жизни, „поле битвы, на коем сражаются страсти с волею“, органическое слияние документальности с раздумьями, исторической достоверности с занимательностью, фантастикой и мечтой. Объясняя наличие в романтизме фантастики и мечты, он писал: „Воображение, недовольное сущностью, алчет вымыслов“.

Как романтик, он требовал от литературы возвышенных мыслей, „затепляющих души перед высоким, перед доблестным“, широты обобщений и дерзновенно-могучих страстей, воплощенных в национально-самобытных характерах.

Отстаивая принцип „пересоздания“ действительности, враждебный натурализму, т. е. эмпирическому описательству, Марлинский в статье «О романе Н. Полевого „Клятва при гробе господнем“ провозглашал: „Искусство не рабски передразнивает природу, а создает свое из ее материалов“. Осознавая главной целью литературы воспроизведение человеческих чувств, выражение авторского мироощущения, он в очерке „Путь до города Кубы“, явно фрондируя, писал: „Если кто воображает по моим очеркам познакомиться с Кавказом, а не со мною, тот горько ошибется“.

Видя в романтизме „потребность века, жажду ума народного“, „зов души, человека“, Бестужев отдавал предпочтение перед всеми писателями Вальтеру Скотту, Ирвингу, Байрону, Шиллеру, Гюго, Радклиф. В первую очередь он учился именно у них, продолжал их традиции. При этом в начальном периоде для него был более значим Вальтер Скотт („Ревельский турнир“), а в позднем периоде он отдавал предпочтение Гюго („Красное покрывало“). Для него Вальтер Скотт — гениальный создатель исторических романов, ставших „потребностью всего читающего мира, от стен Москвы до Вашингтона“. По его мнению, Гюго — „гений во весь рост“, страница которого «стоит всех Бальзаков вместе».

Критические выступления Бестужева — боевая декабристская публицистика. Смелые, сверкающие остроумием, всегда задиристые и взволнованные, они сделались центром всеобщего внимания. Их вызывающе-воинствующая тональность исключала нейтральнее отношение. С ними нужно было соглашаться или спорить. И вокруг них росла яростная полемика.

Пушкин видел в Бестужеве-критике «представителя вкуса и верного стража и покровителя нашей словесности». Белинский, справедливо иронизируя над размашистостью и субъективностью некоторых его суждений и оценок, в то же время отметил чрезвычайно важные заслуги и достоинства его критической деятельности. Эти заслуги — война с литературными староверами, в первую очередь с классицистами, развенчивание рептильной и лженародной литературы (Булгарин, Загоскин). Его достоинства — эстетическое чувство, верный вкус, остроумие и живость языка. «Да, —писал Белинский, —Марлинский немного действовал как критик, но много сделал, — его заслуги в этом отношении незабвенны». Следуя за Белинским, Чернышевский относит Марлинского к «лучшим тогдашним журналистам».

Критическая деятельность Бестужева-Марлинского бесспорно готовила почву для появления Белинского, предвосхищала его оценки многих писателей, и прежде всего Крылова и Грибоедова.