Вопрос 6. Роман-антиутопия «Мы».

Здесь рисуется далекое будущее, XXXI в. На Земле воцарилось всеобщее «математически безошибочное счастье». Его обеспечивает Единое Государство. Но счастье, которое оно дает людям,— лишь материальное. Каждый получает сытость, покой, занятие по способностям, полное удовлетворение всех физических потребностей — и ради это­го должен отказаться от всего, что отличает его от других: от живых чувств, собственных стремлений, естественных привязан­ностей и побуждений. Словом, от собственной личности. Само понятие «человек» заменено понятием «нумера», и золотые бля­хи с присвоенным нумером каждый носит на груди. Все живут по законам Часовой Скрижали. Строго в опреде­ленные дни любят друг друга. Любовь каждого и каждой —регулируется «розовыми тало­нами» от врача на сексуальные сеансы с вами. Всякие собствен­ные чувства и предпочтения запретны. Все это называется состоянием «идеальной несвободы» в от­личие от «дикой свободы» прежних веков.

Роман построен как повествование от первого лица — в фор­ме дневниковых записей главного героя. Е. Замятин с большим искусством строит этот монолог, про­слеживая день за днем, как в одной из единиц механического множества пробуждается живой человек, просыпаются жизнь души, мир чувств и влечений, голос страстей. Писатель изобра­жает это как мучительную душевную драму героя, как его раз­лад с самим собой. Это разлад тайнобытия личности в Д-503-м с безличным существованием «нумера». Причина этого разлада - прекрасная, манящая к себе женщина, которая выталкивает его из привычной ко­леи общепринятого житья в другую реальность, в круг неизве­данных радостей и тревог, предстающий опасным и влекущим одновременно.

История любви Д-503-го к И-ЗЗО-й может показаться чисто личной, частной на фоне полных значения коллизий в государст­ве будущего — строительства Интеграла и заговора про­тив него. Но она не случайно пронизывает все повествование. Именно в ней, этой достоверной человеческой драме, находит об­разное воплощение главная мысль Замятина — его тревога о че­ловеке, его надежды и сомнения в светлом будущем.

Нервный, возбужденный рассказ о любовных переживаниях Д-503-го постоянно пересекается повествованием о строительст­ве Интеграла, о буднях и торжествах того мира, которым правит Единое Государство с его беспощадной логикой матема­тических уравнений, физических констант, доказанных теорем. Человеческая природа не выносит такого пусть благопо­лучного, но безличного существования. Вопреки безупречно орга­низованному устройству жизни пробиваются, дают себя знать жи­вые человеческие эмоции и страсти. Герой-повествователь, восторженно преклоняю­щийся перед Единым Государством и его рассудком, начинает ощущать эти чувства в себе самом.

Кульминацией сопротивления человеческой природы механическому благоденствию становится заговор против Еди­ного Государства и восстание. Их возглавляет И-330 — та жен­щина, которую полюбил герой. Это восстание во имя любви, во имя права на собственные чувства и пристрастия, во имя воз­вращения к естественной жизни.

Но финал романа мрачен. Рассудочная и бездушная машина Единого Государства одолевает сопротивление. Разработана и поголовно осуществляется операция по удалению у человека фантазии, а с ней и всего человеческого — неудовлетворенности, живых переживаний, воображения. Так в людях уничтожается личность, и восстание обречено на поражение. А герой, в ком пробудилась было индивидуальность, подвергнут операции и тем вновь обезличен, опять верно служит бездушию Единого Го­сударства и предает свою возлюбленную.

Замятинское «Мы» можно назвать романом-предостережени­ем. Предостережением против такого будущего, каким оно ста­нет, если все пойдет так, как началось. Эти опасения писателя имели под собой серьезные основания. Революционное общество действительно было готово отвергнуть всю общечеловеческую культуру, мораль и психологию именно как индивидуалистиче­ские. А новую, «пролетарскую» культуру, новую мораль и психо­логию представляли сплошь коллективистскими, совершенно не связанными с миром личности. Да и саму «новую» проле­тарскую массу представляли обезличенной, лишенной индиви­дуальных переживаний, знающей только классовые чувства.

Мы знаем теперь, как футурологические фантазии Замятина отозвались во вполне конкретной исторической практике. Александр Воронский осуждал писателя за то, что тот «изобразил коммунизм в виде какой-то сверхказармы». «...Памфлет бьет мимо цели»,— утверждал Во­ронский. Увы, это оказалось не так. Действительность в нашей стране на известное время превзошла даже худшие опасения Замятина: в 30-е и 40-е гг. миллионы людей были превраще­ны в «нумера», но не на золотых бляхах эти номера писались, а на лагерных бушлатах. И А. К- Воронский оказался в чис­ле тех, кто был расстрелян под одним из этих безымянных но­меров.