Аркадий Петрович Гайдар

А.П.Гайдар (Голиков, 1904—1941) остается в истории рус­ской классической литературы XX века одной из самых ярких ле­генд. Жизнестойкости этой легенды не могли повредить ни идео­логическая мифологизация его судьбы и личности, происходив­шая в 70—80-е годы в рамках пионерского движения, ни разоб­лачительная демифологизация советской истории, в том числе и военной биографии писателя, развернувшаяся в прессе в начале 90-х годов.

Две страсти манили Аркадия Голикова с детства — приключе­ния и книги. Когда ему было десять лет, он попытался сбежать на фронт, в двенадцать лет с оружием патрулировал улицы Арзама­са — города своего детства, в тринадцать был впервые ранен — ножом в грудь, а в четырнадцать вступил в РКП(б) и уехал на фронт — адъютантом командира особого отряда. Его родители — типичные провинциальные интеллигенты — еще в 1905—1907 го­дах помогали революционному подполью. Аркадий пошел по их стопам (из партии он будет исключен за превышение командир­ских полномочий, да так и не восстановится в ее рядах).

Образование будущий писатель получил во многом благодаря отцу и матери (Петр Исидорович, выходец из солдатско-крестьян-ского рода, работал учителем, а Наталья Аркадьевна, дворянка, выучила детей французскому языку). Повезло Аркадию и в Арзамас­ском реальном училище, в котором он учился в 1914—1918 годах: там преподавали талантливые и свободомыслящие люди. Круг чте­ния был традиционным для мальчиков того времени — русская эпическая классика, прежде всего Гоголь, и переводная приклю­ченческая беллетристика, в особенности Марк Твен.

Первые стихи Аркадий Голиков опубликовал в арзамасской газете «Молот», где недолго работал секретарем. Эти стихи, а так­же письма отцу на фронт могут дать представление о складывав­шемся литературном даровании подростка.

Говорить об основательности военного образования Голикова не приходится; непосредственный опыт войны значил для него больше. Представление о политических взглядах писателя дает тот факт, что имя Сталина ни разу не упомянуто в сочинениях Гайдара, а образ Страны Советов неразлучен с образом Красной Армии — той армии, что под руководством Льва Троцкого стала феноме­ном мифологизированного героизма. Он учился воевать у Фрунзе, Тухачевского, Ворошилова и Буденного. Командармы были для него кумирами не только в деле войны. Именно Фрунзе комиссо­ванный и исключенный из партии Голиков отнес рукопись своей первой повести «В дни поражений и побед» (1925), которую он писал на фронтах. В Ворошилова и Буденного верят его герои-«мальчиши», при этом имя репрессированного Тухачевского пи­сатель не упоминает. Гайдар не простил Сталину уничтожение первого поколения воинов-большевиков, к которому принадле­жал сам. Самого Гайдара от ареста спасла случайность. Угроза на­висла над ним после выхода первых глав повести «Судьба бара­банщика» (1939): в это же время он был награжден орденом, по­служившим ему защитой.

Эпоха революционно-романтического террора, продолжавша­яся вплоть до смерти Дзержинского в 1925 г., наложила отпеча­ток на его мировосприятие и отразилась в его произведениях. Казалось бы, писателя самого изумляло соседство жестокости и доброты на реальной войне, когда он писал подобные фразы: «И тогда всем стало так радостно и смешно, что, наскоро рас­стреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и ве­село пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девочек, которые смотрели на них огромными доверчивыми глазами» («Во­енная тайна», 1935).

Аркадий Гайдар — писатель с военным типом мышления. В его повестях и рассказах существуют только два состояния страны и народа — война и мир (как передышка между войнами). При этом на войне продолжается мирная жизнь, а после войны не утихает боевая тревога. Главные герои Гайдара, как правило, не привязаны к дому и всегда готовы к решительным действиям. Дети растут новыми бойцами, и для них очень важен пример отцов (мать занимает гораздо более скромное место в системе образов). Даже пейзажи и интерьеры у Гайдара строятся на кон­трасте спокойствия и тревоги. Основой повестей, рассказов и сказок писателя являлся детективно-приключенческий жанр, во всяком случае в них почти всегда присутствует тайна — мальчи­шеская или взрослая. Так, в «Дальних странах» тема коллективи­зации и раскулачивания решена в жанре детской «шпионской» повести.

Лучше всего писателю удавались образы «мальчишей», легко уходящих от игр и проказ в полную опасностей взрослую жизнь, выбирающих нравственным чутьем свой путь в ней. В рассказе «Патроны» (1926) писатель выделил главную свою тему — дети и война: «Большая кругом лежала земля. Большая ходила по доро­гам война. Вот тут-то, на войне, и стояла серая с белой трубой хата, где жила мать и ее сын Гришка».

Во всех произведениях Гайдара дети и подростки, хотя и не лишены недостатков, в целом воплощают идеал человека. В их нравственном мире война отражается более чистой, они вносят в нее этику игры. Вспомним рассказы «Р. В. С.» (1926), повесть «На графских развалинах» (1928).

Гайдар хорошо чувствовал своего читателя, нюансы его возра­стного восприятия. Так, рассказы-миниатюры «Василий Крюков», «Поход», «Маруся», «Совесть» (1939—1940), адресованные детям дошкольного возраста, отличаются простотой и занимательностью фабулы, интересными именно для малышей деталями, «детским» углом зрения, а произведения для детей среднего возраста и под­ростков — многоуровневым содержанием, сложностью фабулы и композиции, многофигурностью. Так, в «Военной тайне» встрое­ны друг в друга несколько жанров, отвечающих вкусам читателей разных возрастов: есть «производственный» рассказ, интересный в основном взрослому, детская детективно-приключенческая но­велла, напоминающая захватывающие главы «Приключений Тома Сойера» Марка Твена — любимой книги десяти—двенадцатилет­них людей, элементы романа воспитания — необходимого жанра для шестнадцатилетних; центром же построения является «воен­ная, смелая сказка» о Мальчише-Кибальчише, находящая горя­чий отклик в душах шести—девятилетних детей. Идея сказки объе­диняет и героев, и читателей от мала до велика.

Дети и подростки в изображении писателя всегда точно опре­делены по возрасту, тогда как герои-взрослые разделяются преж­де всего по социально-идеологическим признакам. Не менее до­стоверна психологическая разница между мальчиками и девочка­ми, разница в их поведении.

Автор всегда примиряет маленьких «классовых врагов», но для него не может быть мира между взрослыми врагами, ведь дети сражаются до первой крови, а взрослые — до смерти. Юные герои активно действуют и не менее активно размышляют. Например, маленький Кирюшка из неоконченной повести «Синие звезды» (1934) задается «вечными» вопросами: отчего бывает смерть? Что остается от человека после смерти? Почему его прежняя жизнь вдруг стала прошлым, как барская усадьба? Вместе с тем Кирюш­ка твердо знает, что Бога нет, что Советская власть одолеет вра­гов, и верит в Буденного и Ворошилова.

Лукавый ум и необдуманность поступков, отчаянность и жи­вой страх, чистая вера и наивные заблуждения — эти и другие противоречивые черты характеризуют гайдаровских мальчишек и красноармейцев, вроде Бумбараша из одноименной неокончен­ной повести. В прозе о войне Гайдаром был обрисован определен­ный склад народного характера эпохи 20-х годов.

Герои Гайдара, живущие в 30-е годы, в целом отличаются боль­шей внутренней взрослостью, серьезностью. Это дети, сознатель­но готовящиеся сменить взрослых на боевом или трудовом посту, и взрослые, прошедшие суровую школу испытаний и передаю­щие свои идеалы подрастающему поколению. Социально-бытовая обстановка периода мирного строительства по-прежнему узнава­ема, но все-таки более обобщена и несомненно идеализирована (повести «Дальние страны», «Военная тайна», «Судьба барабан­щика», трилогия о Тимуре, рассказы «Голубая чашка», «Дым в лесу», «Чук и Гек»).

В рассказе о гражданской войне «Пусть светит» (1933) юный комсомолец мечтает о том, как после войны построят дома в со­рок этажей: «Тут тебе и столовая, и прачечная, и магазин, и всё, что хочешь... А над сорок первым этажом поставим каменную башню, красную звезду и большущий прожектор... Пусть светит!» — только не может он сообразить, куда будет светить тот прожек­тор: «Ну, никуда». Однако мечта о социализме все же более конк­ретна и реальна в сравнении с мечтою о коммунизме.

Мир 30-х годов в изображении Гайдара часто похож на карти­ны Дейнеки и фотографии Родченко — романтический мир, на­поенный духом труда, спорта, праздника, однако с тревожным контрастом ночей, взрывов, снов из прошлого. Главные герои, соединяющие в себе память о войне и нынешние заботы, ощуща­ют помимо оптимистических надежд неясную тоску — о погиб­ших, о горячих боевых днях. Они постоянно находятся среди това­рищей, погружены в кипучую жизнь.

Не только мечты, но и тревоги героев связаны с жизнью моло­дого государства. Выстоит ли Советская власть? Достаточно ли сильна Красная Армия? Чем помочь своей стране, советским лю­дям — родным, друзьям и товарищам? — такие вопросы ставят перед собой персонажи «Военной тайны», рассказа «Пусть све­тит» и других произведений. Оттого и кажутся гайдаровские ок­тябрята, пионеры и комсомольцы людьми очень важными, а их приключения и подвиги — по-взрослому настоящими. Начиная игрой, они продолжают свой путь участием в делах трудных и опасных. Сегодня шестилетний Алька — всадник «Первого октяб-рятского эскадрона имени мировой революции», а завтра погиб­нет от руки врага народа («Военная тайна»).

Одно из лучших произведений писателя — рассказ «Голубая чашка» (1936) — отличается глубиной психологического подтек­ста, лиризмом и сказовой манерой повествования. Фабула расска­за непривычна для детской литературы: в «совсем хорошей» жиз­ни семьи назревают тревоги, которые легко и просто снимаются маленькой Светланой или рассеиваются сами собой.

В советской детской литературе Гайдар утвердил образ ребен­ка — героической жертвы. Наиболее показательное в этом плане произведение — повесть «Военная тайна» с включенной «Сказ­кой о Военной Тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твердом слове». Отдельно эта сказка появилась еще в 1933 году. В ней был окончательно сформирован гайдаровский миф о гражданской войне, и в его основу легло противоречие между недопустимо­стью детской жертвы и принятием ее во имя высшей цели. Маль-чиш-Кибальчиш — символ революционно-романтического созна­ния писателя. Несмотря на то что для современного нам общества идеологическое содержание «Сказки» представляется сомнитель­ным, нельзя не признать художественной ее силы. В отечествен­ной (да и в мировой) детской литературе слишком мало произве­дений на тему детского героизма, сопоставимых по силе воздей­ствия со «Сказкой о Военной Тайне...».

Опасности подстерегали детей и в мирное время: особенно волновала Гайдара судьба юного поколения, оставшегося в годы сталинских чисток без отцов. Этой очень опасной для писателя проблеме посвящена его повесть «Судьба барабанщика». Маль­чики из рассказа «Чук и Гек» (1938) могут совершать ошибки, но без трагических последствий, потому что на охране их дет­ства — отец, Красная Армия, вся страна. Крепкое единство стра­ны и семьи — таков идеал Гайдара, провозглашенный в пору жестоких противоречий между Советской страной и советской же семьей.

Шли первые месяцы Великой Отечественной войны, когда «Пионерская правда» печатала сказку Аркадия Гайдара «Горячий камень», — как оказалось, художественное завещание писателя детям. Главная мысль сказки сводится к тому, что всякий чело­век — в ранние или зрелые годы — однажды непременно обож­жется о «горячий камень», символизирующий поиск смысла жиз­ни, и потому важно прожить свою единственную жизнь так, что­бы не стыдно было потом о ней рассказывать.

Заслуга А.П.Гайдара была в том, что он сумел решить слож­нейшую для любого писателя проблему положительного героя — достоверного, живого и современного. Повесть «Тимур и его ко­манда» (1939—1940) стала главной книгой пионерии на многие десятилетия, а имя Тимура — нарицательным. Советские школь­ники на протяжении полувека активно участвовали в тимуров­ском движении. Повести о Тимуре Гараеве и его команде — при­мер настоящей литературной классики, способной оказывать боль­шое воспитательное воздействие на читателей.

Гайдаровская поэтика страшного и смешного, его манера изоб­ражать быт и приключение, передавать речь повествователя и пер­сонажей во многом восходят к усвоенным еще в детстве урокам классических книг. Рассказ «Чук и Гек» написан как будто вопре­ки канонам дореволюционного «святочного рассказа», согласно которым маленькие сиротки, мечтая о разряженной елке и роди­телях, должны замерзнуть в сугробе. В старинном «святочном рас­сказе» наивно критикуется несправедливое социальное устрой­ство и взамен предлагается идея Божьей милости. Идея рассказа «Чук и Гек» вытекает из уверенности в правильном устройстве советского общества, и потому рассказ заканчивается праздни­ком в заснеженной таежной избушке, куда радиоволны доносят звон часов со Спасской башни Кремля. Реалистичность деталей в рассказе не обманет читателя: перед нами своего рода детская сказка со страшными испытаниями и счастливой развязкой. Осо­бенность ее — в использовании автором некоторых гоголевских приемов письма, которые «приспособлены» для повествования о детях и для детей.

Прежде всего это фантастическо-эпическое восприятие дер­жавных просторов. Гоголевский кузнец совершает фантастичес­кий перелет от «хутора близ Диканьки» до Санкт-Петербурга, и путь его столь же невозможно далек, как и дорога от Москвы до «разведывательно-геологической базы № 3» около загадочных Синих гор. Далекая столица «знает» о самой малой точке в этом пространстве, связана с нею. Так малое возвышается до большо­го, а личное становится делом, значимым в государственном мас­штабе. Как у Гоголя, несущаяся вдаль дорога — лейтмотив всего повествования; квартира в Москве или таежные избушки — все это временные пристанища. Все герои живут дорогой, дорога их сплачивает, а жизнь на одном месте грозит им неприятностями. Чук и Гек «движутся» в реальном мире, живущем, однако, по своим таинственным законам. Днем этот мир знаком, понятен, а ночью в нем все иначе. Огромная луна, «какой в Москве и не бывает», озаряет голубым светом «и вздрагивающий стакан на покрытом салфеткой столике, и желтый апельсин, который ка­зался теперь зеленоватым, и лицо мамы, которая, покачиваясь, спала крепко-крепко». Вспомним ночные пейзажи Гоголя — и его фантастические видения превратятся в психологически достовер­ный детский взгляд в ночь.

Таинственны и люди, и звери, свою тайну имеют предметы — ржавая пружина от капкана, патроны, ружье, сундук со спящим в нем Геком, медвежья шкура на крюке. Рассказчик держит чита­теля в постоянном напряжении, намекая на тайну и наконец объяс­няя ее. Серьезно-иронический тон рассказа, возникающий в пе­репадах от тайны к объяснению ее, передает характерную гайда­ровскую манеру разговора с читателем — ребенком и взрослым. Кульминация приключений детей — поиски пропавшего Гека, сопровождающиеся выстрелами (юный читатель ликует — нако­нец-то ружье выстрелило!).

Используется гротеск в перечнях, например, мальчишеских «сокровищ» или в ходе мыслей мальчиков («Чук уговаривал мать, чтобы она взяла с собой ружье или хотя бы ружейные патроны»). Резкие гротески Гоголя Гайдар смягчает, наполняет иным эмоциональным содержанием. Так, характер Чука обри­сован через множество предметных деталей, тогда как Геку дана прямая психологическая характеристика — он «растеря и рази­ня», при этом умеет петь песни. Чук бережлив, скуповат, может при случае прихватить что плохо лежит (Плюшкин или Халява из «Вия», только уменьшенные и обаятельные). Гек более чуток душой, именно ему кажется нечто таинственно-страшное в при­роде (его образ ближе «зачарованным» казакам из ранних пове­стей Гоголя).

Система персонажей-взрослых строится на характерных для Гайдара прозрачных аллегориях: далекий, почти недосягаемый, но необходимый отец — идеал мужественности и гражданствен­ности, образ, лишенный индивидуальных черт или тем более не­достатков, мать — напротив, более живой, характерный образ, собрание достоинств и недостатков.

Для гайдаровской прозы типично концентрическое построе­ние художественного пространства, когда в сердцевине огромных просторов «теряется» дом, в котором живет какой-нибудь «маль-чиш» (вспомним рассказы «Патроны», «Дым в лесу»).

Творчество Аркадия Гайдара ценно и отражением в нем драма­тических этапов нашей истории — от предреволюционных лет до начала Великой Отечественной войны. О чем мечтали люди и как осуществляли свои мечты, что они особо ценили и чего не заме­чали, в чем заблуждались, а что знали твердо, как устраивали быт, как теряли нажитое и обжитое — об этом и многом другом, о чем не поведают нам научные источники, мы узнаем из книг Гайдара.