44. Ранняя лирика Лермонтова: жанровое своеобразие и формы воплощения лирического «я».

М.Ю. Лермонтов (1814-1841). Три этапа творчества. 1)1828-1832 гг. 2)1833-36 гг. 3)1837-41 гг.

«Лермонтов – поэт совсем другой эпохи», «его поэзия – новое звено в цепи исторического развития нашего общества» (Белинский). Исторической гранью явилось 14 декабря 1825 г. Лермонтову довелось испытать на себе все трудности переходного времени, тяжесть реакционного периода, на который пришелся спад революционной волны 1825. Большое значение для идейно - политического и литературного развития Лермонтова имело пребывание его в Благородном пансионе при Московском университете (1828-1830) и Московском университете (1830-1832). Он водит в среду передовой молодежи своего времени. 1828 г. – стих-е «Весна» - первая публикация в университетском журнале. Ранний Лермонтов очень многослоен; это период становления типа мышления, формирование его лирического стиля, поиск способов выражения лирической эмоции. Лермонтов выражает себя в стихах. Часто переводит недословно, создавал свою картину мира в любом переводе, цитирование. В. А. Столыпина открывает ему Пушкина. Лермонтов начинает переписывать пушкинского «Кавказского пленника», изменяет текст.

«Нищий» (1830), «Парус» (1832), «Желание» (1831) – вполне законченные в художественном отношении. Однако, много незрелого, недоработанного. Формируется его стиль, многие образы воспринимает от других поэтов (ночь – у Байрона). Тяготение к символизации. Включает в свои стихи цитаты из произведений других авторов. Цитирование помещает его в круг поэтов, он ищет себя среди них, но четко осознает: «Нет, я не Байрон». Лирические стихотворения чередуются с эпическими и драматическими опытами, законченные произведения – с отрывками, набросками. Художественные произведения сопровождаются автобиографическими заметками, пояснениями. Перед нами своеобразный лирический дневник, где л/г отождествлен с поэтом. Отчетливые крайности (добро и зло, Бог или никто).

Идейные искания и душевные тревоги нашли отражение в лирике. Основные жанры: монолог, исповедь, отрывок, дневниковая запись. Числа фиксируют важные даты – дата в качестве заглавия. «1831 июня 11дня». Жить как действовать. Череда образов (тучи, березы), не связанных между собой. Но нет хаотичности, а есть ассоциативная связь разнородных тематических фрагментов. Образ рождает размышления о себе, возникает новый образ, противопоставляемый размышлениям. Береза (любовь в сердце) – пустыни, табун (мысль о вечности, когда вокруг бесконечные степи) – вершины гор (воспоминание минувшего). Пустынные степи, голые скалы: «Так жизнь скучна, когда боренья нет». Динамика переживания. Жизнь прожить как день великого героя. Нужно прожить жизнь героя, смерть в чужих краях. Осознание краткости жизни рождает жажду жизни. Пророчит судьбу: «Кровавая меня могила ждет».

Нет чисто пейзажного стих – я. «Парус» (1832). Первая строка: инверсия, неправильное употребление слова «одинокий»; цитата из Бестужева. Цитата наводит на размышления. Зрительно две картины никак не связаны (внутри, снаружи). Картины размывают предмет. Но размышления связаны между собой. Нет указания на картину, пейзаж условный, не привязан к конкретному месту. Природный мир – источник для символизации.

Картина мира. Двоемирье (материальный и лучший мир, где душа). Ангел несет душу; душа утрачивает связь с тем миром при рождении. Лучший мир как воспоминание. Важны звуки. Момент неповторим, важно ощущение. Придя на землю, душа должна ждать Страшного суда, отсюда трагедия. Страх, ощущение того, что он забыт, отсюда ропот на Бога. «Нищий» (1830). Лермонтов живет в присутствии Бога, странный их диалог. Троице – Сергиева лавра. Л/г у врат обители, ищет ответы на свои вопросы, внутреннее смятение. Он видит: нищему положили камень в кружку. Мир извратился, мир оставлен Богом. Человек сам отказался от Божьих заповедей. Обращение к Богу совершенно интимно.

«Желание» (1831). Здесь возникает образ узника, который приобретет значение одного из центральных поэтических символов лермонтовского творчества. Желание дела, активного вмешательства в жизнь.

 Наследуя традиции гражд. поэзии декабристов и А. С. Пушкина, лермонт. лирика развивалась в русле рус. романтич. поэзии 30-х гг. и европ. романтизма ( Байрон). Признание безграничных прав личности и наряду с этим утрата веры в осуществимость общественного идеала в условиях социальной изоляции предопределили протестующий и трагич. характер лермонт. лирики. Сознание распавшейся связи времен порождало чувство историч. несвоевременности, усугубляло свойственные Л. вселенский масштаб отрицания, вражду со «светом», с толпой и самим богом, создавшим мир, где попирается добро и справедливость. Противопоставление романтич. личности «целому миру» выливается не только в «тяжбу с богом» и мятежный протест, но также в остро переживаемое ощущение собств. избранничества: герой ранней лирики Л. — могуществ. личность, убежденная в роковой предначертанности своей судьбы, способная единолично разрешить коренные вопросы нравств. и социального устроения мира. Высокий провиденциальный смысл личной, гражд. и поэтич. миссии — один из постоянных мотивов юношеской лирики.

Лирика раннего Л. (1828—32) В соответствии с умонастроением поэта излюбленным жанром его ранней лирики становится монолог-исповедь. К этой форме тяготеют жанры медитации, элегии, послания, романса, которые обнаруживают способность к трансформации и «вмещению» многообразных лирических переживаний. Пейзажно-символические стихотворения (от «Паруса» до «Листка»). Сосредоточенность на идее личности как субъекте лирических переживаний обусловила прорыв Л. из общеромантич. круга эмоций к неповторимо индивидуальным (см. Сушковский цикл, Ивановский цикл). Первоначально лирич. «Я» у Л. еще во многом условно. Его своеобразие создавалось вкраплениями биографич. деталей. Необычность личной судьбы подтверждала избранность натуры, ее раннюю духовную зрелость, прорицаемую "роковую" предначертанность . С биографич. реальностью связан и тот факт, что жанр лирич. монолога-исповеди часто принимает у Л. вид датированной дневниковой записи в стихах ("1831-го июня 11 дня"). Автобиографичность признаний дополняется общими романтич. приметами внешнего облика героя ("холодное, сумрачное чело", "страдания печать"). Чувства его заметно гиперболизированы и почти всегда предельны, страсти лишены полутонов. Гл. средством лирич. обрисовки характера романтич. героя становится контраст; лирич. "Я" предстает в противоречии между героич. натурой, жаждущей сверхчеловеческих целей, и реальным положением героя в мире, в обществе, к-рые не нуждаются в его подвигах. Мечты о гражданском деянии, о "славе" ("За дело общее, быть может, я паду..." («Из Андрея Шенье» 1830); "И Байрона достигнуть я б хотел..."( «К***» 1830)) оказываются неисполнимыми: никто не требует от героя ответственного поступка, и его самоотдача без настоятельной обществ. потребности выглядит ненужной и напрасной. Герой с его нравств. и духовным максимализмом — "чужд всему", что привело к ощущению потерянности, трагич. скептицизму, к преобладанию эмоции обиды и холодного презрения. Но герой Л., сохраняя жизненную стойкость и бескомпромиссность, не смиряется под ударами судьбы. Во мн. юношеских стихах все эти противоречия осознаны в отвлеченно-романтич. и метафизич. свете: таков, по мысли поэта, его «удел», такова предопределенная свыше роковая доля, которой невозможно избегнуть, ибо она не зависит от подвластных герою обстоятельств. Это еще более увеличивает его страдания и одиночество. Но рядом намечается более глубокое постижение причин личной трагедии, к уяснению к-рых Л. движется через процесс самопознания, обнажение внутр. противоречий. Этот процесс уже в ранней лирике Л. обогащается конкретным психологизмом: сама форма лирич. размышления несет отпечаток личностного сознания. В филос. созерцании внутренне сосредоточенного и погруженного в «думу» лирич. «Я» обнаруживается деятельный, гордый и волевой характер, не удовлетворенный к.-л. одним прочным состоянием: в бурях он ищет покой, в покое — бурю («Парус»). Его «вечный закон» — стихийная, не уничтожимая и не исчезающая внутр. активность . Герой и духовно родственные ему персонажи (Байрон, Наполеон) предстают в непосредственном соотнесении со всей вселенной и по масштабу своих грандиозных переживаний выступают равновеликими мирозданию. Духовная мощь личности не уступает творческой силе бога: «...кто / Толпе мои расскажет думы? / Я — или бог — или никто!» («Нет, я не Байрон»). Лирич. «Я» может устремляться в «небеса» — свою духовную родину, но чаще противостоит мирозданию, отвергая его несовершенство и бунтуя. В последнем случае в лирику проникают мотивы богоборчества и мрачного демонизма, отрицание «толпы», «людей», «света» носит всеобъемлющий характер. Уже в ранних стихах появляются формулы («Коварной жизнью недовольный, / Обманут низкой клеветой»), помогающие понять суть претензий героя к «толпе». Постепенно проступают характерологич. контуры «толпы» и «здешнего света», где «ничтожество» оборачивается «благом», а подлинные ценности оказываются поверженными: «Поверь: великое земное / Различно с мыслями людей. / Сверши с успехом дело злое — / Велик; не удалось — злодей» [«К***» («Не говори: одним высоким»)]. В «свете», где царят клевета, зависть, обман и зло, герой чувствует себя одиноким и гонимым, он обречен на ненависть и непонимание.

Т. о., в ранней лирике сразу же обнаруживается двойственность сознания героя — тяготение к высшему идеальному миру и невозможность вступить с ним в прочный контакт, тоска по земному счастью («Земля и небо» 1830), человеческому участию, стремление обрести искомую гармонию с мирозданием и сознание утопичности своей мечты. Количественно юношеская лирика Л. значительно превышает зрелую, но качественно заметно уступает ей.