"Прогулки с Хаосом": стереопоэма Владимира Друка "Телецентр"

Друк Владимир Яковлевич (р. 1957) — поэт. В 80-е гг. — член группы "Задушевная беседа", член мос­ковского клуба "Поэзия". Автор книги "Ком­мутатор" (1991), изданной на средства друзей поэта. Относит себя к постреализ­му; из поэмы "Полный и неполный аут"

видно, что постреализм Друка — синоним постмодернизма.

Произведения Друка опубликованы в США, Германии, Франции, Англии, Югославии, Румынии, Польше.

С 1993 г. поэт живет в США.

Владимир Друк относится к миру как к невостребованному тексту-"подстрочнику" собственных произведений. Свои "друкописи" он рас­сматривает как варианты переводов с этого "подстрочника" и в свою очередь как "подстрочники" для читательских интерпретаций, возни­кающих в процессе чтения-сотворчества. Каждая из таких интерпре­таций для него — форма жизни произведения. Друк — противник за­крытой, "монополистической и монологической" литературы. Он соз­дает "голые", открытые тексты, приглашает читателей на прогулки по их разомкнутому пространству, "давая им возможность проявить свою естественную способность к воображению"*. В стереопоэме "Телецентр" (1989) Друк приглашает на "прогулки с Хаосом"**.

"Литература, — пишет поэт, — есть сумма изощренных приемов для одурачивания читателя, подчинения его своей авторской воле и манипуляций его поведением. Стоит только разобрать эти приемы, рассыпать их, как детали конструктора, вывернуть их на самих себя — и миф, иллюзия, пленительная иллюзия исчезнут, человек останется наедине с самим собой. И возникнет страх бездны. И начнется РЕЧЬ" (с. 143).

I Считая общество развитого социализма плодом литературной фан­тазии, в "Телецентре" Друк деконструирует культурный контекст позд-несоветской эпохи, создает цитатно-пародийный образ Хаоса, вовле­кает читателей в игру с "рассыпанными" и абсурдизируемыми цитациями-осколками. Поэт использует устойчивые блоки газетного и ра-

* Друк В. Коммутатор: Стихи. Поэмы. Тексты. — М.: ИМА-пресс, 1991. С. 145. Да­лее ссылки на это издание даются в тексте.

** Пародийная цитация названия книги Юрия Левитанского "Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом" и книги Абрама Терца "Прогулки с Пушкиным", указание на то, что перед нами еще один "прогуливающийся шизофреник".

371

диотелевизионного языка, разнообразные политические лозунги и клише, коды развлекательных программ и рекламных объявлений, ци­таты из популярных песен* и т. д., которые оказываются в новых, не­ожиданных связях и столкновениях, подвергаются пародийно-ироническому переосмыслению.

Роль нормы у Друка играет классика": "испытание" ею вскрывает аномальное, безобразное, абсурдное. Например, писатель прилагает к современной действительности деконструируемую цитату из стихо­творения Лермонтова "И скучно, и грустно":

а жизнь — как посмотришь с холодным вниманьем вокруг —

такой вытрезвитель! (с. 107).

По сравнению с Лермонтовым характеристика жизни еще более сни­жена. Причем Друк прибегает к многозначной метафоре: "жизнь — вы­трезвитель". Акцентируется способность жизни самым безжалостным образом отрезвлять идеалистов, романтиков, всякого рода Честняг (Бродский); обнажается идиотическая невменяемость одних, бесчело­вечная власть других, сосуществующих в общем бардаке.

Усиливает ощущение все пронизывающего Хаоса, на все распро­страняющейся энтропии структурное и графическое оформление по­эмы. Друк следует традиции Вс. Некрасова как автора дву- и трех-столбичных стихов, которые можно читать двумя способами: по верти­кали (каждый столбик отдельно, сверху вниз) и по горизонтали (всё подряд, построчно). Последний способ предельно усиливает момент абсурдизации. Поэтика абсурда служит в "Телецентре" выявлению состояния советского общества в самый канун распада СССР***.

В поэме Друка как бы два "телеканала", два параллельно распо­ложенных, разделенных пробелом столбика-текста. Каждый из них развивает свою тему. Первый представляет собой "прикалывания" аутсайдера, "естествоиспытателя" (человека, испытывающего "на прочность" современную культуру, нравы, политическую жизнь), нис­провергателя замшелых догм, девальвированных слов и идеалов. Вто­рой — демонстрирует абсурдность утратившего смысл, дисгармонич­ного, дегуманизированного существования, что достигается путем монтажа (по принципу алогизма) разорванных обрывков "телеви-

* Цитируются "Песня бегуна на дальние дистанции" Владимира Высоцкого, "Я люблю тебя, жизнь" Константина Ваншенкина.

** Цитируются Пушкин, Лермонтов, Пастернак, косвенным образом Маяковский, А. Н. Толстой.

*** Что Друк предсказал еще в стихотворении "в масштабе женщин и мужчин...":

освобожденная страна вздохнув, развалится на части но кто-то соберет запчасти и вспомнит наши имена (с. 69).

372

зионного" текста. Последовательное прочтение (по горизонтали) сра­зу двух столбиков привносит дополнительные оттенки смысла, рожда­ет новые контрасты, делает картину дисгармоничного мира еще бо­лее хаотичной. Расположение левого столбика на черном листе, а правого на белом призвано подчеркнуть, что они соотносятся между собой по принципу негатива и позитива: оба они, в сущности, об одном и том же — о торжестве Хаоса.

Деконструируемый культурный контекст подвергается тотальному пародированию. Выход из "подполья" представителя андерграунда также изображается в фарсово-балаганном духе:

Какое-либо учительство-поучительство отвергается. Друк дает сниженно-комедийный образ автора-персонажа. Поэту претит по­за, самолюбование, он предпочитает маску современного шута, которому по традиции дозволено высказать больше, чем остальным:

я хочу сказать такую лажу

а потом надеть такую рожу

чтобы те кто не слыхал ни разу

побегли настукать и доложить (с. 104).

И в то же время отсылка к стихотворению Пастернака "Гамлет"* позво­ляет понять, что перед нами как бы юродивый Гамлет. Друк по-своему использует "архетип" гения/клоуна, иронизирует: "Я пишу, окунув левую ногу в холодную воду, а правую — в горячую серную кислоту" (с. 135).

Иронизирование, ерничанье, "черный" юмор не имеют, однако, у Друка трагической подоплеки, как, скажем, у Вен. Ерофеева. Аутсай­дер Друка одет в броню смеха", скорее дразнящего, нежели горе-

* "Гул затих. Я вышел на подмостки" [318, т. 3, с. 511].

** Строчка Маяковского "Наш бог — бег" ("Наш марш") дает возможность рекон­струировать подтекст поэтической формулы Друка: "Мой бег — смех". Выстраивается ассоциативная цепочка: "бог — бег — смех". В "Телецентре" бог действительно смех.

373

стного. Смех позволяет отстраниться от безобразных гримас, которые корчит время, заменяет автору-персонажу "бег".

Идущая от Маяковского героическая, от Цветаевой романтическая и от Булгакова трагическая трактовка темы "бега" (синонима у первых — динамизма жизни, у Булгакова — поиска спасения и эмиграции) сменяется у Друка пародийно-иронической. Ни динамизма, ни спасения в жизни-вытрезвителе юродивый Гамлет найти не рассчитывает; "эмиграция" в Индию и Америку на время просмотра соответствующих телепередач интерпретируется как сублимация желания увидеть мир.

Повсюду настигающий "бегущего" человека абсурд отражает сюрреалистическое изображение погони:

вот тридцать

улиционеров

призывно дующих

в свистки

бегут за мною

от тоски

и я бегу за ними следом

за мною Джон бежит

и леннон

и тридцать два кило трески

бесы-балбесы

гербицид-пестицид

карабах-барабах

дуремары — вперед!

буратино — назад! (с. 109).

В закодированном виде Друк дает перечень явлений, от которых бе­жит/спасается автор-персонаж: это бесправие человека перед вла­стью, национал-экстремизм, бессмысленно-механическое существова­ние... Воскрешая в памяти эпизоды бесславной схватки Карабаса-Барабаса со сказочными героями, писатель выражает свое отноше­ние к кровопролитию в Азербайджане, к действиям подстрекаемых карабасами дуремаров-дураков. Весьма удачно использована в дан­ном контексте "стреляющая" рифма "карабах-барабах". Прием дет­ской считалки обнажает уровень политического здравомыслия людей, ослепленных ксенофобией. Наконец, пародийное рекламное объяв­ление:

третья мировая война

окончится всемирным телевизионным

шоу! (с. 109) -

отражает нравственную прострацию, в которой пребывают многие современники, "потребляющие" чужую смерть как развлечение.

Оба канала Телецентра" транслируют правдивую информацию, отменяя государственную монополию на истину, всевластие едино­мыслия. Друк фиксирует девальвацию фундаментальных идеологиче­ских догм социал-бюрократического государства, моральное разло-

374

жение, "омассовление" культуры. Показывая, как осточертела пропа­гандистская долбежка, оперирующая громадными цифрами, глобаль­ными понятиями для камуфляжа реального положения вещей, поэт использует большую группу плеоназмов:

— широкоформатные форматы —

— широкомасштабные масштабы —

— высоконаучные науки —

— глубокопорочные пороки —

— малоэффективные эффекты —

— железобетонные бетоны —

— далекоидущие идеи —

— многомиллионные мильоны — (с. 106).

В результате возникает впечатление полной абсурдности жизнисимулякра.

Но у Друка нет отрицания самих идеалов добра и красоты. Зна­ками-символами их присутствия в современной культуре становятся фамилии режиссера Александра Сокурова и автора киносценариев ряда его фильмов — поэта Юрия Арабова:

Эти художники предстают как мощные излучатели света. Друк упо­добляет их драгоценным камням, характеризует как людей, откры­вающих новые духовные горизонты. Но и в этом случае писатель предпочитает многослойную метафористику, не расстается с юмором. Друк заставляет хохотать над самими собой, через смех, сотвор-ческое чтение освобождаясь от омертвевшего, абсурдного, умно­жающего Хаос, обращает наши помыслы к тем, кто творит культуру. "Через текст, помимо текста, вопреки тексту, над текстом — мы всту­паем в тайный сладостный сговор" (с. 141), пропитываемся поэзией, бежим от Хаоса.