Часть 2. В. Маяковский после революции: обновление мира и обновление искусства.

Маяковский недаром с первых лет Октября твердил: “Моя революция”. Ключевая установка футуризма — “неизбежность крушения старья” — обрела с Октябрьским переворотом новый смысл. 15 марта 1918 г. вышел первый номер "Газеты футуристов", в которой напечатаны стихотворения "Наш марш", "Революция (поэтохроника)". В творчестве поэта появляются новые жанры поэтической речи: марш, ода. Со стихотворения «Хорошее отношение к лошадям» появляются концовки – лозунги.

С первых дней революции энергия разрушения так захватила Маяковского, что он в полемическом задоре, ради эффектного эпатажа призывал к уничтожению даже тех ценностей, значение которых еще недавно казалось ему неоспоримым. Должна быть изменена сама прежняя индивидуальность поэта. Теперь поэт ощущал себя “одним из толпы”. Маяковского подобная перспектива совершенно не смущала. Его явно вдохновляла монолитность единения художника с аудиторией, с эпохой, а опасность нивелирования таланта или унификации личности вовсе не пугала: вера поэта в свои силы была безграничной, а сила его творческого Я — титанической.

В стихотворении «Левый марш» вместо слова на первый план поэзии вышло оружие, которое и заговорило языком “товарища маузера”, возвещая начало эры неограниченного насилия — над людьми, искусством, культурой, сознанием, самим мировым историческим процессом.

Индивидуальное, личностное начало творчества отошло на второй план, а на его место выдвинулось “историческое творчество” безликих масс, владевших языком практических действий, а не рассуждений. В причастности к простой и такой понятной жизни масс, к их маршам и лозунгам, несомненно, есть нечто новое и соблазнительное для поэта — прежде всего преодоление трагического одиночества и духовного избранничества, столь мучительно и масштабно переживавшихся Маяковским в дореволюционный период.

В 1918 году Маяковский организовал группу «Комфут» (коммунистический футуризм). Идеи этой группы Маяковский выразил в произведениях новой формы.

Не случайно первое крупное произведение Маяковского после Октября не поэма, а пьеса — “Мистерия-буфф”, с подзаголовком “Героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи”. В то же время в “Мистерии” совсем не представлено лирическое начало, то авторское Я, что занимало, например, в дореволюционной трагедии “Владимир Маяковский” такое значительное место. Библейские аллюзии соединены в пьесе с богоборческим пафосом, аллегорическое изображение революции, претендующее на эпохальность, сочетается с лозунговостью и “злобой дня”. Место действия условное — Вся вселенная, Ковчег, Ад, Рай, Земля обетованная. Пародия на символистский театр Метерлинка и Л. Андреева, насмешка над церковью и религией, едкая ирония по поводу знаменитых гуманистических учений Ж.-Ж. Руссо и Льва Толстого и, конечно, радостное ниспровержение вместе со старым миром всех норм старого, “реалистического” искусства.

Пьеса, с которой начинался Маяковский советский (агитатор), принципиально отлична от пьесы, с которой начинался Маяковский дореволюционный (поэт). То была трагедия главного героя, это — комедия, притом комедия шутовская, буффонада. Там в центре спектакля лирическое Я, даже носящее имя и фамилию автора, поэта, здесь — безликое Мы, безымянная толпа, штурмующая небеса, массовое Ничто, ставшее Всем и заполнившее собой все окружающее — Ад, Рай, Землю. Тогда — безысходность одиночества, взаимонепонимания поэта и толпы, теперь — радость консолидации, классового единения, слитности трудящихся в полном соответствии с лозунгом “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”. Все поменялось местами: поэт самоустранился, толпа торжествует и побеждает. Подобно тому как это происходило в античной комедии или трагедии, на авансцену революционного спектакля выходит Хор.

Поэт отречется от своего Я и попытается раствориться в Мы, которое и становится для личности и Спасителем, и спасением. Толпа отныне оказывается для поэта не угрозой обезличивания, не наступлением всеобщей унификации и нивелировки, не страшной и тупой силой темной, непросвещенной стихии, как это казалось еще совсем недавно, — а питательной средой, укрытием, надеждой на полное растворение мельчайшей части в целом. Подобные настроения, как мы помним, одолевали в советское время и Блока: с кризисом гуманизма движущей силой истории становится “не личность, а масса”, и народ выражает свои стремления на “диком” и “варварском языке бунтов и кровавых расправ”.

Лирический герой, почти всегда называвший себя в дореволюционный период прямо по имени — “Владимир Маяковский”, отныне безымянен. Революция дала голос вооруженной толпе, но лишила личного голоса поэта. Ему остается либо присоединить свой голос к общему реву восставших, то есть петь хором, либо замолчать навечно. Ради величия достигаемого вселенского единства поэт готов уйти со сцены.

Героем стихов становится многомиллионная масса, коллектив. Это вполне вписывалось в философию и идеологию Пролеткульта, в соответствии с которыми искусство — всего лишь орудие социальной организации людей. По мысли пролеткультовцев, искусство прошлого не могло организовать пролетариат, так как было “индивидуалистично”, поэтому надо создать новое искусство, которое будет “коллективистично”. Достаточно просмотреть броские названия стихов, написанных в первые послереволюционные годы, чтобы заметить переход Маяковского от Я к Мы: “Наш марш”, “Мы идем”, “Герои и жертвы революции”, “III Интернационал”, “Советская азбука” и т. п. И в дальнейшем эта тенденция в творчестве Маяковского будет только усиливаться.