Южный период (1820-1824)

Это период увлечения Пушкина романтизмом. Наи­более важно влияние Дж. Байрона, который вообще считается в Европе символом романтической эпохи. Ключевые темы пушкинской лирики этого периода: мечта о свободе («Эллеферия, пред тобой...», 1821, «Уз­ник», 1822, «Кто, волны, вас остановил?..», «Птичка», 1823) и сочувствие идее социальной борьбы («Кинжал», «В. Л. Давыдову», 1821), Наполеон как романтический герой («Наполеон», 1821, «Недвижный страж дремал на царственном пороге...», 1824). К 1823 г. и особенно в по­следующие годы можно отметить постепенное разочаро­вание в идеалах романтизма, в том числе и в идее соци­альной борьбы («В. Ф. Раевскому», 1822, «Демон», «Бы­вало, в сладком ослепленье...», 1823, «Свободы сеятель пустынный...», 1824). Среди других тем и мотивов,

встречающихся в этот период, — тема рокового предчув­ствия или предсказания («Песнь о вещем Олеге», 1822, «Недвижный страж дремал на царственном пороге...»).

Лирику южного периода можно дополнительно под­разделить на написанную до и после 1823 г., который был для Пушкина годом глубокого душевного кризиса, так что тема разочарования не только заимствована у Байрона, но имеет и биографический контекст.

В эти годы Пушкин создает также свои знаменитые романтические поэмы: «Кавказский пленник», 1820— 1821, «Братья-разбойники», 1821—1822, «Бахчисарай­ский фонтан», 1821—1823, «Цыганы», 1824. В этих «юж­ных поэмах» Пушкин продолжает традицию «восточных поэм» Байрона (экзотическая среда; герой — исключи­тельный характер в исключительных обстоятельствах; конфликт природы и культуры).

В пейзажной лирике этого периода преобладают ро­мантические мотивы (экзотический характер пейзажей, своеобразная цветовая насыщенность; их символическая функция: пейзаж как отражение внутреннего мира лири­ческого героя, воплощение мыслей и чувств поэта в об­разах природы).

Излюбленные жанры лирики для Пушкина в то вре­мя: пейзажная миниатюра, элегия, дружеское послание.

Революционные мотивы южного периода. Пушкин с энтузиазмом относится к деятельности уже сформиро­вавшихся тогда Южного и Северного обществ, его увле­кает атмосфера бунта и заговора, тем более что многие друзья его причастны к этому процессу. Сочувствие вызывают у поэта и политические волнения в южных губерниях России, в том числе бессарабское восстание, возглавляемое князем Александром Ипсиланти (этот князь, потерявший в сражении руку, окружен в лирике и письмах Пушкина тех лет особым героическим орео­лом). Рассмотрим несколько стихотворений на револю­ционную тему.

«Кинжал» (1821). Сравним это стихотворение с одой «Вольность», поскольку у них сходное композиционное решение. В этом стихотворении также приводятся три примера из европейской истории, призванные донести до читателя идею, противоположную, однако, той, которая следовала из оды «Вольность». Здесь главным мери­лом общественной справедливости становится уже не Закон (поскольку «дремлет меч Закона»), а карающий Кинжал, «последний Судия Позора и Обиды». Поэтому примеры-символы из истории несут мысль не о граж­данском мире, а, напротив, о необходимости борьбы и допустимости насилия во имя справедливости. Тира-ноубийство (Брут, убивающий Цезаря и др.) представле­но как героический подвиг. Судя по мемуарно-эпистолярным сведениям, стихотворение «Кинжал» нравилось декабристам.

«В. Л. Давыдову» (182 Г). Это стихотворение — одно из наиболее сложных для чтения, поскольку в нем часто упоминаются имена и события, известные только срав­нительно узкому кругу людей; используется также фор­ма намека и умолчания; некоторые слова написаны курсивом, что должно свидетельствовать об их много­значительности. Это важный художественный прием:

создается специфическая атмосфера таинственности, не­досказанности; читатель (кем бы он ни был) погружает­ся в эту атмосферу и как бы чувствует себя участником политического заговора.

В стихотворении широко используется характерная для посланий Пушкина интонация непринужденной дружеской беседы (как говорил сам Пушкин, «бол­товни»). Оно начинается как пересказ свежих новостей. Но вслед за светской сплетней (о предстоящей женитьбе декабриста Орлова) поэт сообщает другу необычную «новость» — о наступлении весны. Обратите внимание, что о весне говорится смешанным поэтическим языком: «...весна младая // С улыбкой распустила грязь»: роман­тический штамп (весна в образе красавицы) в сочетании с реалистической «низкой природой». Еще одна сооб­щаемая здесь новость — о восстании («...на брегах Дуная // Бунтует наш безрукий князь» — речь идет об Ипси­ланти). Далее речь идет о смерти митрополита, проис­шедшей как раз на Пасху. Об этом говорится в гротеск­но-иронической и даже кощунственной манере (обыг­рывается евангельский сюжет о Благовещении Девы Марии, который также лег в основу близкой по времени написания «кощунственной» поэмы Пушкина «Гавриилиада»). В последующих стихах слышится ирония в ад­рес церковного богослужения (атеистические и богобор­ческие, в том числе антицерковные, мотивы характерны именно для этого периода творчества Пушкина и связа­ны с общим настроением бунтарства).

Центральным образом стихотворения оказывается христианский символ: это евхаристическое вино (вкуша­емое во время таинства Причастия или, по-гречески, Евхаристии). В стихотворении говорится, что оно раз­бавлено водой (подразумевается мысль о ханжестве и неискренности богослужения, которому противопостав­ляется искренность и веселье дружеской пирушки Пуш­кина с Давыдовым). Здесь мы видим вариацию на тему важного для Пушкина образа-символа: дружеский пир как собрание единомышленников. Наконец, в заключи­тельной части стихотворения говорится, что есть «эвхаристия другая»: она состоит в том, что друзья-заговор­щики должны вкусить от «кровавой чаши», и только тогда можно будет сказать: «Христос воскрес!» Разумеет­ся, в таком контексте пасхальное приветствие может звучать лишь кощунственно-иронически: идеал Христа подменяется здесь идеалом революционной борьбы, а христианская Евхаристия (хлеб и вино как Тело и Кровь Христа) — кровавым «причастием» революции (надо пролить, или, символически, «испить» кровь тира­нов). Сравните также роль христианской символики в этом стихотворении с ролью образа Христа в «револю­ционной» поэме А. А. Блока «Двенадцать».

«Эллеферия, пред тобой...» (1821). По форме стихо­творение выглядит как любовное послание (в те же годы написано еще несколько стихотворений, адресуемых условной красавице-фечанке). Но, в отличие от древне­греческих литературно-мифологических женских имен (как, например, «Хлоя»), встречавшихся в лицейской (анакреонтической) лирике, слово «эллеферия» в пере­воде с греческого означает «свобода», и это делает все стихотворение аллегорическим: поэт обращается к сво­боде в образе красавицы-гречанки. Слова о том, что ей «вредна холодная Россия», — такой же намек на ссылку, как в начале романа «Евгений Онегин»: «Там некогда гулял и я, // Но вреден север для меня».

В ряде стихотворений появляется тема ссылки или изгнания. Для Пушкина важны прототипические фигуры политических изгнанников, которые показаны в романти­ческом ореоле. Таковы римский поэт Овидий («К Ови­дию», 1821) и Наполеон («Наполеон», 1821). Судьба Овидия интересна тем, что он был сослан когда-то в те же места, где пребывает в ссылке Пушкин («В Молда­вии, в глуши степей, // Вдали Италии своей» — не слу­чайно говорится об Овидии в романе «Евгений Оне­гин»).

Мотив разочарования. Послание «В. Ф. Раевскому» («Ты прав, мой друг; напрасно я презрел...») (1822) стро­ится как лирическая исповедь-автобиография разочаро­вавшегося героя. В первой части стихотворения звучат отсылки к более ранним периодам жизни и творчества (Лицей, Петербург). Во второй части стихотворения го­ворится о разочаровании в тех идеалах (любовь, дружба, поклонение искусству), которые были актуальны для поэта в ранней юности. Заканчивается стихотворение формулой разочарования в социальной борьбе.

В стихотворении «Демон» (1823) то же разочарование в духовных ценностях (любовь, дружба, искусство, эсте­тическое наслаждение природой) представлено как иску­шение поэта «демоном» (биографическим прототипом которого служит, как полагают некоторые исследователи, А. Н. Раевский, друживший с Пушкиным в то время). Образ демона и связанные с ним мотивы в дальнейшем особенно актуальны для М. Ю. Лермонтова.

«По-лермонтовски» звучит и стихотворение ^Свободы сеятель пустынный...» (1824), в котором говорится о поэте как о непонятом пророке. Толпа («мирные наро­ды») уподобляется неразумным «стадам», которым не нужны «дары свободы»: «Наследство их из рода в роды // Ярмо с гремушками да бич» (т. е. народ любит свое рабство, он не нуждается в свободе, — формула разоча­рования поэта в своей гражданской миссии и в социаль­ной борьбе). Сравните это стихотворение с лермонтов­ским «Пророком» (общая тема — конфликт поэта-про­рока и толпы), со стихотворением А. Н. Некрасова «Сеятелям» (полемика с Пушкиным, иное прочтение евангельской притчи о сеятеле), а также с высказыванием князя Андрея Болконского о народе в главе XI 1-й части 2-го тома романа Л. Н. Толстого «Война и мир», особенно в конце этой главы.

Пейзажная лирика. Стихотворение «Узник» {1822) — типичное романтическое стихотворение о свободе. Сим­волом мечты лирического героя о свободе служит образ птицы («орел молодой»). Образная антитеза в стихотво­рении: атмосфере «темницы сырой» противопоставлена воображаемая картина моря и гор, традиционно симво­лизирующая волю и свободу.

Тема стихотворения «Кто, волны, вас остановил?..» (1823) — тоска лирического героя по буре. Используется характерный для романтической пейзажной лирики прием параллелизма: сначала говорится о морской пого­де (затишье, штиль), а затем о том, что происходит в ду­ше героя: пейзаж представляет собой символическую па­раллель с внутренним миром лирического героя. Буря, гроза, шторм — традиционный символ свободы и соци­альной борьбы (ср. «Парус» М. Ю. Лермонтова, «Песня о Буревестнике» М. Горького).

В стихотворении «Птичка» (1823) мотив свободы связан с символикой народного обычая выпускать птицу на праздник Благовещения (интересно, что именно Бла­говещенская тема в других случаях является объектом кощунства, — «Гавриилиада», «В. Л. Давыдову») и с гу­манистической темой «дарования свободы», как бы предвосхищающей последующие призывы Пушкина ос­вободить декабристов.

Михайловский период (1824—1826) Пребывание Пушкина в родовом имении Михайлов­ском было продолжением ссылки. Здесь поэт узнает о казни пятерых руководителей восстания и о ссылке многих своих друзей-декабристов в Сибирь. Несмотря на трагические события в эти годы в лирике Пушкина преобладают оптимистические мотивы: прежде всего мотив возвращения (не только как биографический — возвращение из ссылки, но и как символический — воз­вращение идеалов юности, духовных ценностей, ориен­тиров: «К***» («Я помню чудное мгновенье...»), 1825, «И. И. Пущину» («Мой первый друг, мой друг бесцен­ный!..»), 1826, «19 октября» («Роняет лес багряный свой

убор...»), 1825, «Вакхическая песня», 1825, и мотив наде­жды («Если жизнь тебя обманет...», 1825), в том числе политические надежды на более разумную политику Ни­колая 1 и его милосердие по отношению к ссыльным: «Стансы» («В надежде славы и добра...»), 1826, «Во глу­бине сибирских руд...», 1827.

Эти годы отмечены существенной эволюцией стиля Пушкина, его манеры письма, художественного метода — от романтизма к реализму. Обратите внимание, что сам Пушкин не пользуется понятием «реализм» (оно появи­лось в критике намного позже, в шестидесятые годы), он называет новый зарождающийся стиль «истинным романтизмом». В лирике появляется совершенно новый тип пейзажа (не уводящий от конкретной действитель­ности, а, наоборот, приближающий к ней), в драматур­гии Пушкин ориентируется на У. Шекспира (историзм, сложность и неоднозначность характеров, углубленный психологический конфликт), предпочитая его классици­сту Ж.-Б. Мольеру и романтику Байрону (трагедия «Бо­рис Годунов», 1825).

«И. И. Пущину». Жанр стихотворения — дружеское по­слание. Оно небольшого объема — всего два пятистишия, автобиографично. Существенно, что в момент написания послания Пущин находился в сибирской ссылке.

Обратите внимание на риторические фигуры: воскли­цания (стихотворение начинается и заканчивается ими);

архаические императивные формы («да дарует», «да оза­рит»); повторы параллельных синтаксических конструк­ций; инверсия при использовании художественного эпи­тета — прилагательное после существительного («друг бесценный»); пятая, «лишняя», строка (перед последней строкой строфы вставляется строка, рифмующаяся с третьей) — в обоих случаях содержит параллельную с предыдущей строкой синтаксическую конструкцию.

Это создает впечатление приподнятого тона, вооду­шевления.

Стансы («В надежде славы и добра...»). Историческая тема и образ Петра возникают здесь в связи с актуаль­ным политическим событием: восшествием на престол Николая 1. Композиционно стихотворение построено так, что Петру посвящена срединная часть, обрамляемая ха­рактеристиками современной Пушкину ситуации. Современный читатель может услышать некий парадок­сальный оттенок смысла в двустишии: «Самодержавною рукой // Он смело сеял просвещенье». Просветительская деятельность предстает чем-то вроде военного подвига, требующего смелости и даже жестокости. Обратим вни­мание на то, что слово «просвещение» часто звучит у Пушкина иронически: «Где капля блага, там на страже // Уж просвещенье иль тиран» в стихотворении («К мо­рю»). Впрочем, в этом, близком по духу к оде, стихотво­рении, эпитет «самодержавный» ни в коем случае не яв­ляется обличительным и не несет в себе отрицательного смысла.

В образующих композиционную пару фигурах Петра и Николая выражена ключевая для позднего Пушкина тема преемственности поколений: новый царь должен быть достоин своего великого «пращура», в том числе проявить милосердие к ссыльным декабристам и осво­бодить их. (Найдите намек на это в последнем четверо­стишии.)

«19 октября» («Роняет лес багряный свой убор...»). Жанр стихотворения — дружеское послание, причем ли­рический герой обращается поочередно ко многим друзьям (как в стихотворении «Пирующие студенты»). Такая структура послания предполагает наличие в по­этическом мире автора идейно значимого образа друже­ского «круга», «братства», которое может наделяться чертами «тайного союза», союза «избранных» и т. п. Действительно, у Пушкина такой образ существовал на протяжении всего творчества и объяснялся не только воспоминаниями о Лицее, но и тесной дружбой с лице­истами первого выпуска. 19 октября — день открытия Лицея постоянно отмечался ими, это была для них «свя­тая годовщина», как писал Пушкин. В дальнейшем Пушкин написал еще несколько посланий на 19 октяб­ря — «Бог помочь вам, друзья мои...» (1927), «Усердно помолившись Богу...» (1928), «Чем чаще празднует ли­цей...» (1831).

Итак, основная жанровая характеристика стихотворе­ния — послание, но есть нечто общее и с элегией. Сти­хотворение написано пятистопным ямбом, создающим элегическую интонацию спокойной, неторопливой, за­душевной беседы-размышления. Оно начинается типичным «Михайловским» пейзажем (сравните этот «осен­ний» его вариант с «зимним» в стихотворении «Зимний вечер», найдите общие мотивы), а продолжается как воспоминание о тех, «кто не пришел», «кого меж нами нет». Это вызывает в памяти стихотворение В. А. Жу­ковского «Воспоминание». Аналогичный мотив есть в конце восьмой главы «Онегина» («Иных уж нет, а те да­лече...»). При этом Пушкин активно использует роман­тические мотивы: морское путешествие (строфа 5), «тай­ный рок» и «долгая разлука» (строфа 6), мнимая дружба (строфа 8), разговор «о бурных днях Кавказа, о Шилле­ре...» (строфа 14). Затем поэт обращается к тем, кто смог посетить Михайловское (Пущин, Горчаков, Дельвиг), а также к Кюхельбекеру, которого называет «братом». Стихотворение заканчивается традиционным для Пуш­кина мотивом пира (строфы 15—19). Примечательно, что поэт призывает друзей выпить за царя и простить ему «неправое гоненье». Строго христианская нравст­венная мотивировка этого жеста, очень характерная для зрелого Пушкина («Он человек! им властвует мгно­венье, // Он раб молвы, сомнений и страстей»), соеди­няется с романтическим по духу указанием на две заслу­ги царя, одна из которых важна в национально-истори­ческом масштабе («он взял Париж»), другая — в лично-биографическом и актуальном для данного послания («он основал Лицей»). Здесь существенно также то, что взятие Парижа и основание Лицея образуют в сознании Пушкина единый культурный контекст, значимый для того круга друзей, о котором идет речь в стихотворении.

Заключительный образ стихотворения — последний друг, который переживет всех остальных и будет в оди­ночестве праздновать «под старость день Лицея». Появ­ление этого образа связано с мотивом смерти и сопутст­вующими мотивами (бег времени, увядание природы), которые и в других поздних стихотворениях Пушкина («Брожу ли я вдоль улиц шумных...», «Вновь я посе­тил...») появляются в сходном философско-элегическом контексте. Обратите внимание, что эту одинокую фигуру «несчастного друга» поэт сравнивает с собой, и эта фи­гура сравнения («Как ныне я...») по интонации близка концовке «Онегина» («...Как я с Онегиным моим»), где тоже говорится о смерти, разлуках и утратах.