Александр александрович блок

(1880-1921)

К концу 90-х годов XIX века на первые роли в русской поэзии начал выходить символизм. Русский символизм вобрал в себя самые разнообразные влияния, начиная от французских декадентов - Бодлера, Вердена, Метерлинка, Малармэ, английского эстетизма Оскара Уальда, индивидуалистической проповеди Ибсена и Ницше и кончая мистической философией Владимира Соловьева, романами Достоевского, поэзией Тютчева и Фета, идеями германского романтизма.

Можно проследить особую связь символизма с западным декадентством и выделить разные направления в русском символизме, но если говорить непосредственно о Блоке, то ключ к пониманию его поэзии и вообще к пониманию поэзии "второго поколения" русских символистов лежит в философии и лирике Владимира Соловьева. "Второе поколение", или младосимволцсты - В. Иванов, А. Белый, Ю. Балтрушайтис, А. Блок, С. Соловьев - решительно отмежевываются от прежнего "декадентства".

Идее солипсизма, учению о беспредельной любви к себе, призывам к уходу в уединенный мир мечты и неуловимых настроений, пассивности, внежизненности, преклонению перед образом смерти и болезненно извращенному эротизму западного декадентства они противопоставляют идею соборности, активности, пророческого служения поэта, волевые стремления к проведению в жизнь своей религиозно- философской идеи.

"Милый друг, иль ты не видишь, что все видимое нами - только отблеск, только тени от незримого очами?.." "Все, кружась, исчезает во мгле, неподвижно лишь солнце любви..." Так пишет Владимир Соловьев и так ощущают жизнь и мир все младосимволисты. Владимир Соловьев выявляет образ "Царевны", мистической "Мировой души", "Софии", "Вечной Женственности", получившей свое высшее развитие в "Прекрасной Даме" Блока.

"Не событиями захвачено все существо человека, а символам и иного", - писал Андрей Белый. И он же говорит: "Искусство должно учить видеть Вечное; сорвана, разбита безукоризненная, окаменелая маска классического искусства".

Сущность русского символизма формулировал Вяч. Иванов: "И так, я не символист, если не бужу неуловимым намеком или влиянием в сердце слушателя ощущений непередаваемых, похожих порой на изначальное воспоминание ("И долго на свете томилась она, желанием чудным полна, и звуков небес заменить не могли ей скучные песни земли"), порой на далекое, смутное предчувствие, порой на трепет чьего-то знакомого и желанного приближения"... "Я не символист,

если слова мои не вызывают в слушателе чувства связи между тем, что есть его "я", и тем, что он зовет "Не - я", - связи вещей, эмпирически разделенных, если мои слова не убеждают его непосредственно в существовании скрытой жизни, там, где разум его не подозревал жизни..." "Я не символист, если слова мои равны себе, если они - не эхо иных звуков".

Можно много размышлять о символизме, из которого вышел Александр Блок, но вспоминаются строки великого Гёте:

Теория, мой друг, суха,

А древо жизни вечно зеленеет.

Действительно, древо жизни, древо поэзии вечно зеленеет - можно не углубляться в теорию символизма, но получать величайшее наслаждение, нести всегда в своей душе гениальные стихи Блока, от которых жизнь становится словно бы жизненнее и полнее, и возвышеннее. "Под шум и звон однообразный...", "Ночь, улица, фонарь, аптека...", "О доблестях. О подвигах, о славе...", "О, я хочу безумно жить...", "Мы встречались с тобой на закате...", "Девушка пела в церковном хоре...", "Прошли года, но ты - все та же...", "Незнакомка", "О, весна без конца и без краю...", "Она пришла с мороза...", "Благословляю все, что было...", "Ты помнишь? В нашей бухте сонной...", "Похоронят, зароют глубоко...", "На улице - дождик и слякоть ", "Май жестокий с белыми ночами...", "Я пригвожден к трактирной стойке...", "На поле Куликовом", "Россия", "Осенний день", "Коршун", поэма "Двенадцать...". Эти и многие другие произведения Александра Блока несут в себе такую поэтическую мощь, красоту, так пронзительны, что, безусловно, признаешь - Блок самый знаменитый поэт XX века. Он возвышается не только над своими друзьями по символизму, но и над всеми русскими поэтами всех течений и направлений. С этим соглашались и Ахматова, и Есенин, и Клюев, и Пастернак...

Прекрасная поэзия Блока, может быть, высекалась от того необычайного противоречия, которое жило в поэте. С одной стороны, одним из главных ключевых слов Блока было слово ГИБЕЛЬ. Корней Чуковский заметил: "Самое слово гибель Блок произносил тогда очень подчеркнуто, в его разговорах оно было заметнее всех остальных его слов". Гибель Мессины, комета Галлея, гибель "Титаника" - все, что гибельно, интересовало его, тревожило. Блок писал А. Белому: "Я люблю гибель, любил ее искони и остался при этой любви". Но, с другой стороны, это давало ему возможность острее ощущать жизнь, ее красоту, ее музыку, ее весну:

О, весна без конца и без краю - Без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь! Принимаю! И приветствую звоном щита!

Принимаю тебя, неудача, И, удача, тебе мой привет! В заколдованной области плача, В тайне смеха - позорного нет!

Принимаю бессонные споры, Утро в завесях темных окна, Чтоб мои воспаленные взоры Раздражала, пьянила весна!

Принимаю пустынные веси! И колодцы земных городов! Осветленный простор поднебесий И томления рабьих трудов!

И встречаю тебя у порога - С буйным ветром в змеиных кудрях, С неразгаданным именем бога На холодных и сжатых губах...

Перед этой враждующей встречей Никогда я не брошу щита... Никогда не откроешь ты плечи... Но над ними - хмельная мечта!

И смотрю, и вражду измеряю, Ненавидя, кляня и любя: За мученья, за гибель - я знаю - Все равно: принимаю тебя!

Вообще в Блоке немало было полярных, влекущих в разные стороны сил. Именно это имел в виду Даниил Андреев, когда говорил о нем, что "появился колоссальный поэт, какого давно не было в России, но поэт с тенями тяжкого духовного недуга на лице".

Тема отдельного и глубокого разговора об устремленности поэта к духовной отверженности, к желанию быть проклятым, духовно погиб-

шим, к жажде саморазрушения, к своего рода духовному самоубийству. Особенно ярко это запечатлелось в книге "Снежная маска". Но это действительно тема отдельного разговора. Кто захочет углубиться в эту тему, может обратиться к книге Даниила Андреева "Роза мира", к главе "Падение вестника".

Александр Александрович Блок родился в Петербурге. Отец его был профессором-юристом, мать, дочь знаменитого ботаника Бекетова, была писательницей. Раннее детство протекало в доме деда, ректора Петербургского университета. Летом Блок жил в дедовском имении - селе Шахматове Клинского уезда Московской губернии. Юного Сашу окружала высокоинтеллигентная дворянская среда, которой была близка литература, музыка, театр. После гимназии Блок учился в Петербургском университете, сначала на юридическом, потом на историко-филологическом факультете. Университет окончил в 1908 году. В 1904 году вышла его первая книга - "Стихи о Прекрасной Даме". Блоковская лирика этой поры окрашена в молитвенно-мистические тона: реальному миру противопоставлен постигаемый лишь в тайных знаках и откровениях призрачный, потусторонний мир. В следующих книгах на первый план выходит образ родины, реальной русской жизни. Блоку было свойственно острое чувство времени, истории. Он говорил: "В стихах каждого поэта 9/10, может быть, принадлежит не ему, а среде, эпохе, ветру".

Поэт отдался этому ветру, стихии - и ветер истории вынес его к океану Русской Революции. Большинству поэтов берег этого океана виделся в крови, в грязи, но не Блоку. Он революцию принял, и даже радовался, что крестьяне сожгли в Шахматове их богатейшую библиотеку. Поэт считал это справедливым возмездием за столетия крепостного права. С подлинной гениальностью поэт уловил и воплотил в знаменитой поэме "Двенадцать" стихию революции. Прочитайте его статьи "Интеллигенция и Революция", "Искусство и Революция". У всех на памяти призыв Блока: "Слушайте музыку Революции!" Поэт записал в дневнике: "Это ведь только сначала кровь, зверства, а потом - клевер, розовая кашка... Сковывая железом, не потерять этого драгоценного буйства, этой неусталости".

Можно, конечно, сказать, что Блок глубоко ошибся. Но можно все произошедшее в России в те годы понять и как неизбежный ураган от всего накопившегося в русской истории. Другое дело - радостно его встречать или плакать, но изменить ничего нельзя. Блок принял стихию как искупление, как вызов застою. Можно сколько угодно спорить о Христе в конце "Двенадцати", но нельзя не принимать во внимание и точку зрения, что "В белом венчике из роз / Впереди - Иисус Христос" - это ведь нормальный христианский взгляд на произошедшее, что все от Бога, что ничего здесь не совершается без Его воли или попущения.

Блок - лирик мирового масштаба. Лирический образ России, страстная исповедь о светлой и трагической любви, образ Петербурга, "заплаканная краса" деревень, величавые ритмы итальянских стихов - все это богатство влилось в русскую поэзию широкой полноводной рекой.

Со смертью Блока связано несколько версий. Одна из них, что он умер от голода, другая, что его отравили большевики, третья, что он "заболел весь", "всем человеком", как Аполлон Григорьев" - это слова Ремизова. Говорят, что перед смертью Блок в сердцах разбил бюст Аполлона, мол, он проклял красоту, принесшую ему столько боли...

И все же, все же - именно Александр Блок сказал: "Сотри случайные черты, / И ты увидишь, мир прекрасен!"

Другое дело - какой ценой стираются случайные черты.

Геннадий Иванов