(Перевод д Самойлова)

В мировой поэзии и Востока и Запада мы найдем немало примеров кратких форм лирики Русские частушки - это тоже особый вид лирики В русских пословицах и поговорках просматриваются порой двустишия .

Но когда речь заходит о краткости как особой поэтике, мы сразу вспоминаем Японию и слова "танка" и "хокку" Это формы, которые несут глубоко национальный отпечаток Страны восходящего солнца Пятистишие - танка, трехстишие - хокку Японская поэзия культивирует эти формы уже много веков и создала удивительные шедевры

Сразу скажем, что если бы не кропотливейшая и талантливейшая работа некоторых переводчиков, и, в первую очередь, Веры Марковой, мы бы вряд ли могли насладиться тончайшей поэзией Басе, Оницура, Тие, Бусона, Исса, Такубоку Именно благодаря конгениальности некоторых переводов книги японской лирики в России расходились еще недавно миллионными тиражами

Прочитаем несколько стихотворений Басе, безусловно великого поэта, достигшего в хокку наибольшей поэтической выразительности, в переводе В Марковой

И осенью хочется жить

Этой бабочке пьет торопливо

С хризантемы росу

Можно и не знать, что хокку построена на определенном чередовании количества слогов, пять слогов в первом стихе, семь во втором и пять в третьем - всего семнадцать слогов Можно не знать, что звуковая и ритмическая организация трехстишия - это особая забота японских поэтов Но нельзя не видеть, не чувствовать, не понимать того, как много сказано в этих трех строчках Сказано прежде всего о жизни человека "И осенью хочется жить " И в конце жизни хочется жить Роса на хризантеме - это не только очень красиво в изобразительном смысле, но и многозначно поэтически Роса ведь очень чистая, очень прозрачная - это не вода в мутном потоке быстрой реки жизни Именно в старости человек начинает понимать и ценить истинные, чистые, как роса, радости жизни Но уже осень

В этом стихотворении можно уловить тот вечный мотив, который есть и у русского поэта, жившего через почти триста лет после Басе, у Николая Рубцова

Замерзают мои георгины И последние ночи близки И на комья желтеющей глины За ограду летят лепестки

Это из "Посвящения другу". И у Басе, и у Рубцова - вечный мотив жизни на земле и ухода... У Рубцова понятно, что речь идет об ограде палисадника и о глине в нем же, но направленность душевная - "последние ночи близки" - вызывает ассоциации с другой оградой, с кладбищенской, и с другими комьями глины...

Вот я прочитал трехстишие Басе и ушел аж до Рубцова. Думаю, что японского читателя эти строки уведут к своим ассоциациям - каким-то японским полотнам живописи - многие хокку имеют прямую связь с живописью - уведут к японской философии, хризантема имеет в национальной символике свой смысл - и читатель тоже на это откликнется. Роса к тому же - метафора бренности жизни...

Вообще здесь задача поэта - поэтической картиной, набросанной двумя-тремя штрихами, заразить читателя лирическим волнением, разбудить его воображение, - и для этого средств у хокку достаточно, если, конечно, хокку пишет настоящий поэт.

Вот еще трехстишие Басе:

Едва-едва я добрел, Измученный до ночлега... И вдруг - глициний цветы/

В традиции хокку изображать жизнь человека в слиянии с природой. Поэты понуждают человека искать потаенную красоту в простом, незаметном, повседневном. Согласно буддийскому учению, истина постигается внезапно, и это постижение может быть связано с любым явлением бытия. В этом трехстишии - это "глициний цветы".

Конечно, мы лишены возможности воспринимать стихи Басе в полной мере, о которой Поль Валери сказал, что "поэзия - это симбиоз звука и смысла". Смысл перевести легче и вообще возможно, но вот как перевести звук? И все-таки, нам кажется, при всем том, Басе в переводах Веры Марковой очень близок к своей первоначальной, японской, особенности.

Не всегда надо искать в хокку какой-то особый глубокий смысл, зачастую - это просто конкретное изображение реального мира. Но изображение изображению рознь. Басе это делает очень зримо и чувственно:

Утка прижалась к земле. Платьем из крыльев прикрыла Голые ноги свои...

Или в другом случае Басе стремится передать через хокку пространство - и только. И вот он его передает:

Бушует морской простор/ Далеко до острова Садо, Стелется Млечный Путь.

Если бы не было Млечного Пути, не было бы и стихотворения Но на то он и Басе, чтобы через его строки нам открылось огромное пространство над Японским морем. Это, видимо, холодная ветреная осенняя ясная ночь - звезд бесчисленное множество, они блестят над морскими белыми бурунами - а вдали черный силуэт острова Садо.

В настоящей поэзии, сколько ни докапывайся до последней тайны, до последнего объяснения этой тайны все равно не докопаешься. И мы, и наши дети, и наши внуки повторяем и будем повторять "Мороз и солнце; день чудесный!.." - все понимают и будут понимать, что это вот поэзия, самая чудесная и истинная, а почему она поэзия и что в ней такого - об этом даже не хочется особенно и задумываться. Так и у Басе - японцы чтут его, знают наизусть, не всегда отдавая себе отчет, почему его многие стихи сразу и навсегда входят в душу. Но ведь входят! В настоящей поэзии маленькая зарисовка, какой-нибудь пейзаж, бытовой фрагмент могут стать поэтическими шедеврами - и народ их так и будет осознавать. Правда, порой трудно, даже невозможно передать на другом языке, в чем заключается чудо того или иного стихотворения на языке родном. Поэзия есть поэзия. Она тайна и чудо - и так ее и воспринимают любители поэзии. Поэтому кажущееся нам простым и незамысловатым трехстишие Басе знает наизусть каждый культурный японец. Мы этого можем и не уловить не только из-за перевода, но и потому, что мы живем в другой традиции поэтической, а также по многим другим причинам.

О сколько их на полях/

Но каждый цветет по-своему -

В этом высший подвиг цветка!

Прав Басе, у нас другие цветы, нам свое надо культивировать. Басе родился в замковом городе Уэно провинции Ига в семье небогатого самурая. Басе - это литературный псевдоним, подлинное имя Мацуо Мунэфуса. Провинция Ига была расположена в центре острова Хонсю, в самой колыбели старой японской культуры. Родные поэта были очень образованными людьми, знали - это предполагалось в первую очередь - китайских классиков.

Басе с детства писал стихи. В юности принял постриг, но не стал настоящим монахом. Он поселился в хижине близ города Эдо. В его стихах есть описание этой хижины с банановыми деревьями и маленьким прудом во дворе. У него была возлюбленная. Ее памяти он посвятил стихи:

О, не думай, что ты из тех, , Кто следа не оставил в мире! Поминовения день...

Басе много странствовал по Японии, общался с крестьянами, с рыбаками, со сборщиками чая. После 1682 года, когда сгорела его хижина, вся его жизнь стала странствованием. Следуя древней литературной традиции Китая и Японии, Басе посещает места, прославленные в стихах старинных поэтов. В дороге он и умер, перед кончиной написав хокку "Предсмертная песня":

В пути я занемог,

И все бежит, кружит мой сон

По выжженным лугам.

Поэзия была для Басе не игрой, не забавой, не заработком, а призванием и судьбой. Он говорил, что поэзия возвышает и облагораживает человека. К концу жизни у него было множество учеников по всей Японии.

Геннадий Иванов

XVIII ВЕК