(Перевод а. Гелескула)

В этом коротком стихотворении выразилось все главное, чем дышит его творчество: народная жизнь, любимая Испания, открытость души поэта и готовность принять смерть, познав в жизни счастье...

Это был очень страстный поэт. Он сам говорил: "Чего поэзия не терпит ни под каким видом - это равнодушия. Равнодушие - престол сатаны, а между тем именно оно разглагольствует на всех перекрестках в шутовском наряде самодовольства и культуры". И еще он говорил: "Миссия у поэта одна: одушевлять в буквальном смысле - дарить душу".

Гарсиа Лорка всю свою душу вложил в свои песни, которые в Испании знает каждый.

Напоследок еще несколько стихотворений великого испанского поэта.

ПЕСНЯ

- Если ты услышишь- плачет горький олеандр сквозь тишину, что ты сделаешь, любовь моя ?

- Вздохну.

- Если ты увидишь, что тебя свет зовет с собою, уходя, что ты сделаешь, любовь моя ?

- Море вспомню я.

- Если под оливами в саду

я скажу тебе: "Люблю тебя", - что ты сделаешь, любовь моя?

- Заколю себя.

(Перевод О. Савича)

Жницы сжинают пшеницу. (Я это слышу с балкона.)

ЧЕРНЫЕ ЛУНЫ

Над берегом черные луны,

и море в агатовом свете.

Вдогонку мне плачут

мои нерожденные дети.

Отец, не бросай нас, останься!

У младшего сложены руки...

Зрачки мои льются.

Поют петухи по округе.

А море вдали каменеет

под маской волнистого смеха.

Отец, не бросай нас!..

И розой рассыпалось эхо.

(Перевод А. Гелескула)

ТИХИЕ ВОДЫ

Глаза мои к низовью плывут рекою... С печалью и любовью плывут рекою... (Отсчитывает сердце часы покоя.)

Плывут сухие травы дорогой к устью... Светла и величава дорога к устью... (Не время ли в дорогу, спросило сердце с грустью.)

(Перевод А. Гелескула)

ПРОЩАНЬЕ

Прощаюсь у края дороги.

Угадывая родное,

спешил я на плач далекий -

а плакали надо мною.

Прощаюсь у края дороги.

Иною, нездешней дорогой

уйду с перепутья

будить невеселую память

о черной минуте.

Не стану я влажною дрожью

звезды на восходе.

Вернулся я в белую рощу беззвучных мелодий.

(Перевод А. Гелескула)

Геннадий Иванов

АНДРЕЙ ПЛАТОНОВИЧ ПЛАТОНОВ

(1899-1951)

Андрей Платонов был человеком неразговорчивым и грустным Однажды литератор, имя которого забыто, настолько яростно убеждал его, будто сам он пишет не хуже, если не лучше, что ангельское терпение Платонова лопнуло: "Давайте условимся раз и навсегда, - воскликнул он: - вы пишете лучше. Лучше Но только чернилами. А я пишу кровью".

Андрей Платонов, начавшийся как писатель в 1919 году, возвращался к русскому читателю в два этапа: во время хрущевской "оттепели" и в период перестройки. И в том, и в другом случае фигура его была подсвечена искажающими облик политическими юпитерами. На наше* памяти энтузиасты перестройки име нем Платонова побивали совете* власть и делали из него едва ли нА диссидента, что абсолютно противоречит положению вещей.

Проза Платонова - это Словно "проросших в мироздание корней"! Диссидентом по своему душевному устройству он никак быть не мог. Щ рождению принадлежащий к самом "революционному классу" - пролетариату, он и сам пережил револю| ционный экстаз. "То, что буржуазр нам враг, - известно много лет. Но что она враг страшнейший, могущественнейший, обладающий безумным упорством в сопротивлент что она действительный властелин социальной вселенной, а пролетариат только возможный властелин... - это нам стало известно из соб| ственного опыта", - писал Платонов в 1921 году ("Всероссийская колымага").

Как художник, он сумел показать из недр революционную стихию, эту кипящую человеческую магму, из которой вываривалось что-то* новое, а как мыслитель сумел придать ей философскую притчевость. "Плоть от плоти", он был тем не менее европейски образованным человеком. Юрий Нагибин (с его отчимом писателем Рыкачевым Платонов близко общался) свидетельствует: "С ним было всегда гипнотически интересно. Он прекрасно знал все, что делается в мире литературы, в мире искусства, в мире точных наук. Неудивительно, что он все знал про паровозы да и про технику вообще, но он был "у себя дома", когда речь заходила о фрейдизме, о разных космогонических теориях или о нашумевшей книге Шпенглера "Закат Европы". Помню его спор с моим отчимом о знаменитом и несчастном Вейнингере, пришедшем к самоубийству теоретическим путем. Я слушал его соткрытым ртом... В области литературы у него тоже не было белых пятен. Он чувствовал себя одинаково легко в мире Луция Аннея Сенеки и Федора Достоевского, в мире Вольтера и Пушкина, в мире Ларошфуко и Стендаля, Вергилия и Лоренса Стерна, Грина и Хемингуэя. Его нельзя было обескуражить каким-то именем или теорией, новым учением или модным течением в живописи. Он знал все на свете! И все это, как у большинства настоящих людей, было золотыми плодами самообразования".

В своем великом романе "Чевенгур" (1929) Платонов показал стронувшийся, перевернувшийся после семнадцатого года мир, где всё сорвалось с мест и понеслось, где каждый захотел взять чужую, более значительную роль - "Кто был ничем, тот станет всем!": деревенская повариха называет себя "заведующей коммунальным питанием", конюх - "начальник живой тяги"... Есть у Платонова и "надзиратель мертвого инвентаря", и Иван Мошонков переименовавшийся в Федора Достоевского, и Степан Копенкин, который вместо иконки Божией Матери зашивает в шапку портрет Розы Люксембург... Все начальники, все при должностях, сменили богов, бросили привычные занятия. А что? Буржуи расстреляны, плохих людей больше нет, остались только хорошие - все ждут немедленного коммунизма... "Ты что за гнида такая, - возмущается Копенкин, - сказано тебе от губисполкома закончить к лету социализм!"

"Переход в социализм и, значит, в полный атеизм совершился у мужиков, у солдат до того легко, точно "в баню сходили и окатились новой водой". Это - совершенно точно, это действительность, а не дикий кошмар", - писал Василий Розанов в ноябре 1917 года ("Апокалипсис нашего времени").

Андрей Платонов никак не мог быть диссидентом, он был летописцем новейшей истории - времени "строительства коммунизма в одной отдельно взятой стране". Подчинив себя языку эпохи, он художественно закрепил языковую стихию новой реальности: лексику лозунгов, митингов, декретов, канцелярий - авангардную лексику. Когда авангард (а авангард - это то, что в первый раз) проникает во все сферы жизни и становится нормой - это ад. И Платонов нам это светопреставление убедительно показал.

Андрей Платонович Платонов (настоящая фамилия Климентов) родился в Ямской Слободе на окраине Воронежа 20 августа (1 сентября) 1899 года. Его отец, машинист паровоза, был довольно известным в городе лицом, о нем как о талантливом изобретателе-самоучке не раз писали местные газеты. Мать, простая, глубоко верующая женщина, сумела передать сыну христианское мироощущение. Андрей был старшим из одиннадцати детей. Учился в церковно-приходской школе и городском училище. С 14 лет начал работать - рассыльным, литейщиком на трубном заводе, помощником машиниста. Литературные наклонности обнаружились у него довольно рано - с 12 лет сочинял стихи. После революции, в 1918 году, поступил в железнодорожный политехникум на электротехническое отделение. Воодушевленный новыми идеями времени, участвовал в дискуссиях Коммунистического

союза журналистов, публиковал статьи, рассказы, стихи в Воронеже" газетах и журналах ("Воронежская коммуна", "Красная деревня", "Железный путь" и др.).

В 1919 году как рядовой стрелок железнодорожного отряда, а также как "журналист советской прессы и литератор", участвовал в Гражданской войне, получив боевое крещение в стычках с белыми частям" Мамонтова и Шкуро.

В 1920 году в Москве состоялся Первый Всероссийский съезд пролетарских писателей, где Платонов представлял Воронежскую писательскую организацию. На съезде проводилось анкетирование. Ответы Платонова дают представление о нем, как о честном (не сочиняющем себе "революционное прошлое", как другие) и довольно уверенном в своих силах молодом писателе: "Участвовали ли в революционном движении, где и когда?" - "Нет"; "Подвергались ли репрессиян до Октябрьской революции?.." - "Нет"; "Какие препятствия мешал> или мешают вашему литературному развитию?" - "Низшее образование, неимение свободного времени"; "Какие писатели оказали на вас наибольшее влияние?" - "Никакие"; "Каким литературным нан правлениям сочувствуете или принадлежите?" - "Никаким, имен свое".

Андрей Платонов короткое время был кандидатом в члены РКП(б),| но за критику "официальных революционеров" в фельетоне "Душа ловека - неприличное животное" в 1921 году был исключен как "шаткий и неустойчивый элемент". В этом же году вышла его первая книга^ (брошюра) "Электрификация", а в следующем году в Краснодаре сборник стихов "Голубая глубина".

На какое-то время Платонов оставляет литературный труд и полис стью отдается практической работе по специальности (пролетарский писатель, по его мнению, обязан был иметь профессию, а творить "в свободные выходные часы"). В 1921-1922 годах он состоит предсе- j дателем Чрезвычайной комиссии по борьбе с засухой в Воронежской' губернии, а с 1923 по 1926 год в Воронежском губземуправлении работает губернским мелиоратором, заведующим работами по электрификации сельского хозяйства. Из сохранившегося удостоверения, выданного Платонову, известно, что "под его непосредственным административно-техническим руководством... построено 763 пруда... 315 шахтных колодцев... 16 трубчатых колодцев, осушено 7600 десятин... построены 3 сельские электрические силовые установки". Это были не насильственные трудовые подвиги, а последовательная материализация взглядов Платонова, которые он изложил еще в "Российской колымаге": "Борьба с голодом, борьба за жизнь революции сводится к борьбе с засухой. Средство победить ее есть. И это средство единственно: гидрофикация, то есть сооружение систем искусственного орошения полей с культурными растениями. Революция превращается в борьбу с природой". Позже как человек технически образованный и одаренный (имеющий десятки патентов на свои изобретения) он увидит экологическую опасность такой "борьбы".

В 1926 году Андрей Платонов на Всероссийском съезде мелиораторов был избран в состав ЦК Союза сельского хозяйства и лесных работ и переехал с семьей в Москву. К тому времени он был женат на Маше Кашинцевой. С ней он познакомился в 1920 году в Воронежском отделении пролетписателей, где она служила. "Вечная Мария", она стала музой писателя, ей посвящены "Епифанские шлюзы" и многие стихи, которые слагал Платонов на протяжении всей жизни

Работа в ЦК Союза сельского хозяйства не заладилась. "Отчасти в этом повинна страсть к размышлению и писательству", - признавался в письме Платонов. Около трех месяцев он работал в Тамбове заведующим подотделом мелиорации. За это время написаны цикл повестей на русские исторические темы, фантастическая повесть "Эфирный тракт" (1927), повесть "Епифанские шлюзы" (о петровских преобразованиях в России) и первая редакция "Города Градова" (сатирическое осмысление новой государственной философии).

С 1927 года Платонов окончательно поселяется в Москве, и следующие два года, пожалуй, можно назвать самыми благополучными в его писательской судьбе, чему немало посодействовал Григорий Захарович Литвин-Молотов. Член Воронежского губкома и редколлегии воронежских "Известий" (он и привлек молодого Платонова к работе в местных газетах), Литвин-Молотов затем возглавил издательство "Буревестник" в Краснодаре (где вышел платоновский сборник стихов), а с середины 1920-х годов стал главным редактором издательства "Молодая гвардия" в Москве. Именно там были изданы два первых сборника рассказов и повестей Платонова. Сохранилось несколько писем, в которых Литвин-Молотов разбирает произведения Платонова (в рукописях) и обнаруживает хороший литературный вкус, хотя и пытается удержать писателя в берегах здравого смысла (учитывать цензуру).

В это время Андрей Платонов создает новую редакцию "Города Градова", цикл повестей: "Сокровенный человек" (попытка осмысления Гражданской войны и новых социальных отношений глазами "природного дурака" Фомы Пухова), "Ямская слобода", "Строители страны" (из которой вырастет роман "Чевенгур"). Сотрудничает в журналах "Красная новь", "Новый мир", "Октябрь", "Молодая гвардия", выпускает сборники: "Епифанские шлюзы" (1927), "Луговые мастера" (1928), "Сокровенный человек" (1928), "Происхождение мастера" (1929).

Московская литературная жизнь воодушевила сатирическое перо Платонова на несколько пародий: "Фабрика литературы" (написанная для журнала "Октябрь", но опубликованная там лишь в 1991-м), "Московское общество потребителей литературы. МОПЛ", "Антисексус" (диалог с ЛЕФом, Маяковским, Шкловским и др.).

1929 год был назван "годом великого перелома" - шло раскулачивание деревни. Перелом произошел и в литературной судьбе писателя - критики РАППа разгромили его рассказы "Че-Че-О", "Государственный житель", "Усомнившийся Макар" (статьи В. Стрельниковой "Разоблачители социализма" и Л. Авербаха "О целостных масштабах и частных Макарах"). "Усомнившийся Макар" был прочитан и самим Сталиным, который, в отличие от следующих вождей, читал все мало-мальски заметное, - он не одобрил идеологическую двусмысленность и анархичность рассказа. В глазах литературных функционеров это приравнивалось к приговору. Немедленно был рассыпан набор доведенного до верстки романа "Чевенгур".

Платонов искал заступничества у Горького. Алексей Максимович, высоко ценивший его как художника, но понимавший ситуационную "неуместность" провидческого "Чевенгура", осторожно писал ему, прочтя рукопись: "Человек Вы - талантливый, это бесспорно... Но, при неоспоримых достоинствах работы Вашей, я не думаю, что ее напечатают, издадут. Этому помешает анархическое Ваше умонастроение, видимо, свойственное природе Вашего "духа". Хотели Вы этого или нет, - но Вы придали освещению действительности характер лирико-сатирический, что, разумеется, неприемлемо для нашей цензуры".

Осенью этого же года Андрей Платонов, по заданию Наркомата земледелия, много ездит по совхозам и колхозам Средней России. Впечатления от увиденного складываются в сюжет повести "Котлован", над которой он начинает работать. "Сюжет не нов, повторено страданье" - эпиграф, сохранившийся в черновиках повести, подтверждает, что от первого впечатления писатель не отступил, рассказав об "апокалипсисе коллективизации" на "апокалиптическом" языке. "Котлован" и пьеса "Шарманка", завершенные в 1930 году, при жизни Платонова опубликованы не были. Вышедшая в 1931 году в журнале "Красная новь" повесть-

хроника "Впрок" только поддала жару в критическую топку, которая "переплавила" немало писателей и то же попыталась сделать с Платоновым. Повесть назвали клеветой на "нового человека" и "генеральную линию" партии.

Андрей Платонович вынужден был направить письма в центральные газеты с признанием своих ошибок, но ответов не получил, как не получил ответа и на свое письмо к Горькому, в котором писал: "Это письмо я Вам пишу не для того, чтобы жаловаться, - мне жаловаться не на что... я хочу сказать Вам, что я не классовый враг, и сколько бы я ни выстрадал в результате своих ошибок, вроде "Впрока", я классовым врагом стать не могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс - это моя родина, и мое будущее связано с пролетариатом... быть отвергнутым своим классом и быть внутренне все же с ним - это гораздо более мучительно, чем сознать себя чуждым... и отойти в сторону".

Наступившая изоляция не заставила Андрея Платонова бросить перо. Он пишет народную трагедию "14 Красных Избушек" - о голоде в русской провинции, к которому привел "великий перелом". Командировки от Наркомата земледелия по колхозам и совхозам Поволжья и Северного Кавказа дали писателю материал для повести "Ювенильное море" (1932).

С 1931 по 1935 год Платонов работал старшим инженером-конструктором в Республиканском тресте по производству мер и весов. В 1934 году вместе с группой писателей побывал в Туркмении. По следам этой поездки написаны повесть "Джан", рассказ "Такыр", статьи "О первой социалистической трагедии" и др. При жизни писателя опубликован лишь "Такыр".

Следующая книга рассказов (после 1929-го) вышла в тревожном 1937 году - "Река Потудань", куда вошли такие классические произведения, как "Фро", "Июльская гроза", "В прекрасном и яростном мире". Парадоксально, но именно это время тщательного отслеживания неблагонадежных спровоцировало появление первого и единственного при жизни писателя монографического исследования его творчества. Им стала большая обличительная статья А. Гурвича "Андрей Платонов" в журнале "Красная новь" (1937, № 10). Прослеживая творческую эволюцию писателя, Гурвич определил, что основой художественной системы Платонова является "религиозное душеустройство". По сути верно, но на фоне "безбожной пятилетки" это было политическим доносом. Платонов ответил Гурвичу в "Литературной газете" 20 декабря 1937 года статьей "Возражение без самозащиты".

Задуманная Платоновым книга, вослед Радищеву, "Путешествие из Ленинграда в Москву в 1937 году" значилась в планах издательства "Советский писатель" на 1938 год. Писатель проехал по маршрутам Радищева и Пушкина, собрал материал, но книга не вышла. В 1938-м его пятнадцатилетний сын Тоша (Платон) по навету был арестован и осужден по статье 58/10 - "за антисоветскую агитацию". Освободили его лишь в 1941 году благодаря хлопотам Михаила Шолохова (в то время депутата Верховного Совета СССР), который дружил с Платоновыми. Из заключения Тоша вернулся со злой чахоткой и через два года умер. Это горе Платонов не изжил до конца своих дней.

До начала Великой Отечественной войны Андрей Платонов сотрудничает с журналами "Литературный критик" и "Литературное обозрение", пишет книги "Размышления читателя" и "Николай Островский". Набор "Размышлений" под ударами критики был рассыпан, а рукопись "Островского" затребовал ЦК ВКП(б), где она и сгинула. Платонов вынужден был зарабатывать на жизнь книгами для детей. В издательстве детской литературы вышла книга "Июльская гроза", пьесы же, написанные для Центрального детского театра - "Избушка бабушки", "Добрый Тит", "Неродная дочь" - при жизни писателя так и не увидели сцены.

Война застала Платонова в Москве. Юрий Нагибин вспоминает: "...к нам зашел Андрей Платонович. Он был совершенно спокоен. Испуганная мама бросилась к нему со словами: "Андрей Платонович, что же будет?" Он посмотрел так удивленно: "А что?.. Россия победит". - "Но как?? - воскликнула мама. - Немцы уже в предместьях Москвы!" Платонов пожал плечами. "Как? Я не знаю, как. Пузом1"

С 1942-го и до конца войны Андрей Платонов был фронтовым корреспондентом газеты "Красная Звезда", выпустил четыре книги военной прозы: "Одухотворенные люди" (1942), "Рассказы о Родине", "Броня" (обе - 1943), "В сторону заката солнца" (1945). Вернувшись в мирную жизнь, он снова оказался в положении литературного изгоя: цензура зарубила книгу "Вся жизнь", опубликованный рассказ "Семья Ивановых" ("Возвращение") - о том, что война калечит человека не только физически, но и нравственно - критика объявила клеветой на солдата-героя, Центральный детский театр не принял пьесу о Пушкине "Ученик Лицея"...

В последние годы жизни, тяжелд больной (прогрессирующий туберкулез), Платонов зарабатывал на хлеб переложением народных сказок. Материально его поддерживали Шолохов и Фадеев, который когда-то "по должности" обрушивался на "Усомнившегося Макара". Шолохов помог и с изданием книг сказок "Финист - Ясный Сокол", "Башкирские народные сказки" (обе - 1947), "Волшебное кольцо" (1949). Жил Платонов во флигеле Литературного института имени А.М Горького. Кто-то из литераторов, увидев, как он метет двор под своими окнами, запустил легенду, будто он работал дворником.

Андрей Платонов уходил из жизни непризнанным. Один из самых значительных писателей XX века, главные свои произведения - роман "Чевенгур", повести "Котлован", "Ювенлльное море", "Джан" - он не увидел опубликованными. Когда в хрущовские шестидесятые робко стали появляться первые платоновские книги (еще не главные), в каждом интеллигентском доме красный угол занимал портрет Хемингуэя, который в своей Нобелевской речи называл Платонова среди своих учителей.

В 1951 году Андрей Платонов ушел из жизни. Похоронен он на Ваганьковском кладбище рядом с сыном.

Любовь Калюжная