Демократическое общество и "меньшинства" Раннее самовыражение коренных и черных американцев. Поэзия Филлис Уитли

Что же касается авторов-афроамериканцев, то в XVIII столетии их можно было перечесть по пальцам одной руки, — это те, кому добрые господа дали какое-либо образование, чем выделили их из общей массы поголовно неграмотных черных невольников. Умеющие писать рабы, как правило, использовали этот навык для составления прошений об освобождении, и их петиции наглядно раскрывают полную зависимость этой категории населения от душевных качеств и материальных дел их хозяев, сохранявшуюся и в независимом демократическом государстве. Лишь трое из образованных афроамериканцев века Просвещения оставили определенный след в литературе страны: поэты Юпитер Хэммон и Филлис Уитли и создатель прозаической "Интересной истории жизни Оладо Эквиано" (1789), первого в Америке "рассказа раба", поджанра автобиографии, получившего большое распространение в литературе США XIX столетия.

Лирика Филлис Уитли (1754—1784) отличается от творчества ее собратьев несомненными художественными достоинствами, которые ставят ее в один ряд с поэзией белых современников. Вывезенная работорговцами из Африки, маленькая негритянка в 1761 году была продана на аукционе в Бостоне семье преуспевающего портного Джона Уитли. Так, с фамилией хозяев и данным ими же при крещении именем, Филлис Уитли стала фактически членом доброго семейства, которое из христианских побуждений, а также развлечения ради всячески развивало рано обнаружившиеся способности девочки. Ее освободили от домашних обязанностей, холили и лелеяли, научили английскому языку, вере в Бога и чтению Библии, а затем и астрономии, географии, истории, классическим языкам и литературе — античной и современной.

Когда Филлис Уитли было тринадцать лет, в местных газетах стали появляться ее стихи, а сама она сделалась достопримечательностью интеллектуальных кругов Новой Англии. Ее приглашали, конечно, вместе с хозяевами, на светские рауты, и Филлис неизменно оказывалась в центре внимания. Публикация в 1770 году многократно затем переиздававшегося "Элегического стихотворения на смерть славного мужа Божьего, выдающегося служителя Иисуса Христа, преподобного и ученого Джорджа Уайтфилда", одного из лидеров Великого Пробуждения, принесла Филлис Уитли всеамериканскую известность и приглашение за океан от патронессы преподобного Уайтфилда графини Хантингдон.

В 1773, в сопровождении сына Уитли, Натаниэля, девятнадцатилетняя чернокожая поэтесса прибыла в Лондон, где в том же году была напечатана книга ее "Стихов на разные темы, религиозных и моральных". Личностью и творчеством Ф. Уитли восхищался Вольтер; Б. Франклин и лорд-мэр британской столицы нанесли ей визит; ей покровительствовал герцог Дартмутский; планировалось представить "темнокожую музу" ко двору короля Георга III, но Филлис Уитли пришлось спешно уехать в Америку, чтобы ухаживать за серьезно заболевшей любимой хозяйкой. За полгода до смерти Сюзанна Уитли подписала Филлис вольную, но та жила в семействе Уитли еще четыре года — вплоть до своего замужества в 1778.

Так случилось, что в том же 1778 году в течение нескольких месяцев умерли все Уитли, и оставшейся без их финансовой и моральной поддержки Филлис пришлось очень нелегко. Ее брак со свободным негром Джимом Петерсом оказался несчастливым и распался, трое детей не пережили младенческого возраста, неприспособленность Филлис Уитли помешала ей продолжать публиковаться: ее робкие попытки не увенчались успехом. Ей, образованной и утонченной собеседнице английских аристократов и бостонских интеллектуалов, корреспондентке Дж. Вашингтона и Т. Пейна, хрупкой и слабой молодой женщине, не осталось ничего, как вместо поэзии заняться физическим трудом в компании неграмотных работниц-негритянок и вскоре угаснуть в нищете и забвении.

В сущности, славой, как и горестями, Филлис Уитли обязана цвету своей кожи. Поэтесса-негритянка воспринималась как диковина. Будь ее стихи написаны белым поэтом-мужчиной, они, вероятнее всего, остались бы незамеченными: гладкие и умелые, они были абсолютно лишены не только этнического или национального, но и индивидуального своеобразия и всецело подчинены тогдашним европейским поэтическим стандартам, господствовавшим в американской поэзии. Собственно, и Филипп Френо, и Джоэль Барлоу, и другие поэты-интеллектуалы отличались приверженностью к классицистским формам. "Общим местом" их произведений было сравнение Америки с античными Грецией и Римом, а национальных героев — с персонажами Библии или греческой мифологии. Пытаясь таким образом влить "новое вино в старые мехи", они обнаруживали не только живучесть культурной зависимости от Великобритании, но и инстинктивное опасение перед культурной анархией, которая могла начаться после Американской революции; они предпочитали апробированные формы выражения формам спонтанным.

Вряд ли подобные соображения занимали Филлис Уитли; она просто писала, как научилась, а училась она на примерах великой английской поэзии (А. Поуп и др.) и лирики великих американских современников (Ф. Френо и др.). Ее стихи также изобилуют античными и Библейскими реминисценциями и используют язык британской эпической поэзии; в них выведены Ниоба и Голиаф, Гений Американской революции и генерал Вашингтон. Лишь одно короткое лирическое стихотворение до некоторой степени приоткрывает личность Филлис Уитли:

Так из моей языческой земли

Меня по воле Божьей привезли

И научили жизни во Христе

Ту, что и не слыхала о кресте.

Пусть говорят про темнокожий род,

Что черный цвет наш — дьявола тавро.

Но знайте, христиане, чернота —

Не грех в очах Спасителя-Христа.

Как видим, и это стихотворение не свободно от штампов: восприятие рабства как блага, ибо оно приводит язычников к Христу, отражает стереотип американского общественного сознания XVIII века, очевидно, искренне разделяемый поэтессой.

В целом же поэзия Филлис Уитли демонстрирует, что в художественном отношении афроамериканцы были еще более зависимы от сложившейся литературной традиции и еще менее готовы к изменениям, чем белые писатели Америки.

ЛЕКЦИЯ 5

Литература XIX века. Романтизм. Реализм

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОТКРЫТИЯ АМЕРИКИ И ДРУГИЕ ОТКРЫТИЯ

США на рубеже 18-19 веков. Изменения в общественной, экономической и политической жизни Америки

Рубеж XVIII—XIX веков в Америке отмечен началом мощного движения населения на Запад, продолжавшегося практически все столетие. Уже не отдельные искатели приключений, иммигрантские семьи или убежденные индивидуалисты-первопроходцы, а целые потоки пионеров все дальше отодвигали юго-западный, а затем и северо-западный фронтир. По мере того, как осваивались и расширялись новые территории, создавались новые штаты. Еще в 1790-е к США были присоединены Кентукки и Теннеси, а в 1803 — Огайо. В том же году Т. Джефферсон выкупил Луизиану, удвоив тем пространство страны и открыв перспективу продвижения нации к Тихому океану. Перед американцами простирались необозримые земли, доступные всякому, кто только пожелает их осваивать.

Последовательные волны пионеров-первопроходцев: фермеров, горожан, мошенников и прочих искателей удачи, — двинулись в первой половине XIX века в отдаленные регионы страны. В 1816 к США была присоединена Индиана, в 1818 — Иллинойс, в 1837 — Мичиган и в 1848 — Висконсин, а на Юго-западе — Миссури (1817), Алабама (1819) и Флорида (1845). Услышав о золоте, найденном в Калифорнии, туда хлынули толпы людей ("Золотая лихорадка" 1849): движение нации на Запад достигло наивысшего подъема. Помимо расширения территории страны, оно принесло в жизнь американцев самые серьезные изменения.

Пионеры расчищали "дебри" и сгоняли с их земель коренных обитателей этих мест. Пионерство способствовало техническому прогрессу. Вскоре после того, как Калифорния вошла в состав США, была начата закладка трансконтинентальной железной дороги (закончена в 1869), необходимой для обеспечения сообщения между регионами столь обширного государства. Личные мотивы, толкавшие людей на Запад, были разнообразными, но существовала одна общая причина, усиленно поддерживаемая политиками — ответственность американцев перед их страной, которую нужно было освоить, распространив англо-саксонскую цивилизацию и христианство на весь континент, и перед миром, которому следовало показать пример сияния славы демократического христианского государства.

Пионерство существенно повлияло на характер нации, точнее, именно оно во многом и сформировало американский характер. Прежние колонисты несли с собой европейский общественный порядок и культуру. Теперь же, чем дальше человек продвигался на Запад, тем меньше в нем оставалось европейского, тем больше появлялось новых черт, которые соответствовали мощной нетронутой природе материка и суровой жизни первопроходцев: презрения к условностям, доверия к себе, изобретательности, выносливости, упорства и силы. Один из современников определил фронтирсмена как "христианина с кулаками".

Фронтирское движение как беспрецедентный эксперимент питало — особенно вначале — патриотический дух американизма, родившийся во время революционных боев за независимость страны. "Моя родина полна юношеских надежд", — восклицал отец американского романтизма Вашингтон Ирвинг. "Мы, американцы — особый, избранный народ — Израиль нашего времени", — заявлял уже в 1850 году Герман Мелвилл, писатель, отнюдь не склонный к прекраснодушному оптимизму. "Мы держим на плечах свод свободы для всего мира <...>, — продолжал он, — В нашей юности наша сила; в неискушенности — наша мудрость".

В 1828 году вышел в свет "Словарь американского языка" Ноя Уэбстера, плод тридцатилетней исследовательской работы, продемонстрировавший и соотечественникам и народам Европы величие, молодость и демократизм Америки. Основные отличия языка молодой нации от английского заключались в словарном составе — в "американизмах", то есть новых словах сугубо местного происхождения (причем, большинство из них вошло в обиход после Революции и до 1800 года), а также в особом, приближенном к фонетическому, начертании слов, что должно было, во-первых, облегчить правописание, и, во-вторых, передать живой голос Америки.

Вторая треть XIX века, однако, была отмечена и рядом событий, остудивших патриотический порыв далеко не всех, но многих американцев. Избрание в 1829 году президентом Эндрю Джексона, который как воплощение демократического духа фронтира был вознесен на вершину власти, обозначило конец эры "патрицианского" президентства в США. Для подавляющего большинства американцев правление Джексона означало подлинный триумф демократии, но для некоторых современников 1830-е были годами, самыми прозаическими на их памяти, выпадавшими из героического контекста американской истории. Революционная нация становилась буржуазной. "Воздух, которым мы дышим, сделался плотным и жирным, — писал философ и литератор Ральф Уолдо Эмерсон. — Сознание этой страны, направленное на низменные цели, съедает само себя".

Громко воспеваемый "век простого народа" был временем концентрации капитала в руках ничтожно малого процента населения, временем городских трущоб, наемного рабства и других последствий перехода от аграрной к индустриальной экономике. Финансовая политика Джексона привела к Панике 1837 года и началу тяжелой экономической депрессии и безработицы. 1840-е связаны с захватнической Мексиканской войной (1846—1848), заранее предрешенная победа в которой добавила к территории США Техас, Калифорнию, Аризону, Нью-Мексико, Юту, часть Колорадо и Вайоминг. "Аннексия — теперь главное слово в американском словаре", — писал об этом предприятии современник.

30-е-40-е годы XIX века, как это часто случается в кризисные периоды, были временем религиозного подъема, отмеченного основанием Церкви Христа-Спасителя Святых Последних дней (1830) Джозефа Смита, экуменическим конгрессом и новым Великим Пробуждением, которое началось с чудес на Шэрдон-стрит в Бостоне (1840—1841) и прокатилось по всей стране. Это было время расцвета различных общественных движений: за запрещение спиртного, за лучший уход для душевнобольных, за образование для слепых и глухонемых, за женское равноправие (официальное начало движения — соглашение в Сенека Фолз, 1848) и другие более или менее решительные социальные реформы.

Особый резонанс имели патриотическое движение "Молодая Америка" (Дана-младший, Э. Дайкинк и др.) и деятельность социально-философского "Трансцендентального клуба" (Р.У. Эмерсон, Дж. Рипли, М. Фуллер, Т. Паркер, Э. Олкотт, Г.Д. Торо). "Клуб", организованный в 1836 году в Бостоне, интеллектуальной столице Новой Англии, имел свой печатный орган — журнал "Дайэл" (1840—1844). Он породил целый ряд социальных экспериментов: социалистические коммуны "Брук-Фарм" (1841—1847) и "Фрутлэндз" (1843) и индивидуалистический опыт Генри Дэвида Торо, более двух лет (1845—1847) прожившего в полном одиночестве в лесу на берегу озера Уолден. Самым заметным общественным явлением тех лет, однако, было широчайшее и во многом стихийное движение за отмену рабства — аболиционизм (от англ.: "to abolish" — "отменить").

Его зачинателем считается У.Л. Гаррисон, в 1831 основавший антирабовладельческую газету "Либератор". Вскоре движение охватило все свободные штаты и вовлекло многих видных политиков, проповедников, писателей и философов. К аболиционистам примкнули некоторые трансценденталисты (Г.Д. Торо) и младоамериканцы (Э. Дайкинк). Движение продолжало развиваться и в следующее десятилетие. Активность и формы участия в нем определялись лишь мерой общественного темперамента личности. Так, квакер, поэт Джон Гринлиф Уиттьер писал аболиционистские стихотворения, а новоанглийский пуританин, капитан Джон Браун в 1855 безуспешно пытался, захватив арсенал в Харперс Ферри в Виргинии, устроить восстание рабов. В своем последнем слове, перед тем как взойти на эшафот, Браун объяснял свои действия внушенным Богом стремлением защитить обиженных.

В 1840—1850-е физиономия страны претерпела самые решительные изменения. Подгоняемые нищетой, голодом и бесправием у себя на родине, уповающие на безграничные возможности, которые предоставляла Америка, толпы иммигрантов из Ирландии и Западной Европы прибыли сюда, чтобы работать в городах и на фермах, расчищать дебри, строить каналы и железные дороги. Они, в свою очередь, создавали новые возможности, увеличивая потребность страны в рабочих руках, что привлекало новых иммигрантов. За эти два десятилетия население страны выросло с 16 до 36 миллионов человек.

Вместе с тем, особенно в Нью-Йорке и Новой Англии, в 40—50-е годы XIX века наблюдался массовый отток сельского населения в крупные города, буквально обезлюдивший деревни и маленькие городишки. Фермерские дома стояли пустыми, расчищенные земли снова покрывались лесом, и некоторые местности выглядели, как заметил Г. Мелвилл, "опустошенными чумой и войной". Что же нес с собой новый индустриальный век — прогресс или разрушение — этот вопрос людьми не контролировался, но от того не переставал их волновать.