Колонизация Американская литература 17 века.

Весьма важным оказался получивший в Америке специфическое звучание и особенно широкое распространение жанр проповеди, исключительно обильной была поэтическая традиция. Разумеется, культурный контекст одного или другого региона накладывал ощутимый отпечаток и на его литературную физиономию. Так, например, в новоанглийской словесности историческая хроника часто принимала характер "иеремиады" — повествования о горестях и трудностях как физических, так и духовных ("О Плимутском поселении" У. Брэдфорда).

Ранняя литература страны демонстрировала постепенную переориентацию художественного сознания в ходе приобретения колонистами американского опыта: в условиях их нелегкой жизни поблек образ Нового Света как Земного Рая. К нему еще порой вскользь обращался Джон Смит: "Графство Массачусетс — подлинный Рай этих мест". А затем данный образ какое-то время сохранялся лишь на благодатном Юге, и то, скорее, в качестве художественной условности.

На Севере же фольклор новоанглийских колонистов, столкнувшись с непроходимыми дебрями, немедленно населил их всеми мыслимыми исчадиями ада, включив в данную систему и непонятных, воинственных краснокожих дикарей. Заглянув в глаза индейцу, новоангличане увидели там лишь то, что готовились увидеть заранее, руководствуясь Библейскими представлениями о язычниках: только ярость и похоть. Даже просвещенный полиглот Уильям Брэдфорд размышлял о "зловещих глухих дебрях, обиталище дикого зверя и дикого человека". Впрочем, к концу следующего XVIII столетия понятия "глушь" и "дебри" приобрели отчетливо положительное значение, а ко времени Купера и Торо (XIX век) картина "дикой природы" повсеместно стала наиболее частотным в литературе идеальным образом Америки.

Раннюю словесность Нового Света характеризовала как совершенно различная в разных регионах интонация, так и очевидная и вполне объяснимая неравномерность развития. После капитана Джона Смита, литературного первопроходца, который оставил красочные описания как Южной земли — Виргинии, так и Новой Англии, художественное освоение Америки еще более десятка лет продолжалось исключительно на Юге. С прибытием "отцов-пилигримов" в этот процесс постепенно включилась и Новая Англия.

В то время как на Северо-востоке У. Брэдфорд работал над книгой о Плимутском поселении, а другие области материка оставались первозданно нетронутыми либо только начинали исследоваться отдельными экспедициями, южные плантаторы, купцы и священники уже сочиняли письма, стихи и проповеди, вели дневники и переводили европейских авторов.

Среди писателей-южан XVII века особо выделились Роберт Беверли, Уильям Берд II и Эбенезер Кук. В их творчестве, с его преобладанием поэтических форм (элегий, пасторалей, баллад, сатирических поэм) и выраженной беллетристической струей прозаических сочинений, просматривается своеобразная примета колониальной литературы Юга и росток одной из традиций американской словесности в целом. Другая традиция, которой суждено было расцвести в литературе США лишь в XX столетии, только начинала вызревать в среде чернокожих южан: складывался специфический афроамериканский фольклор. Но и оформившись, устное творчество черных невольников не имело шанса пробиться в литературу, так как по закону рабам, в отличие от прочих групп населения, надлежало оставаться неграмотными. Вся богатая и разнообразная словесность американского Юга XVII—XVIII веков создана исключительно белыми авторами.

В отличие от южной традиции, ориентированной на современную ей европейскую литературу, творчество писателей Новой Англии имело единственный, но значительно более древний и универсальный образец для подражания — Библию. Библия была для него и важнейшим источником сюжетов и образов, и источником вдохновения, ибо литературный труд в условиях, малопригодных даже для жизни, требовал настоящего подвижничества. "В сутолоке домашних и общественных дел я так и не сумел обзавестись ни отдельным кабинетом, ни даже письменным столом; в эту жестокую зиму я писал, пристроившись у очага и положив тетрадь на колени, и иногда чернила замерзали в чернильнице", — сетует Томас Дадли весной 1631 года в письме к леди Бриджет, герцогине Линкольнской.

Между тем, несмотря на столь неблагоприятные обстоятельства, пуритане оставили обширное и очень своеобразное литературное наследие, которое ныне признано центральным в развитии американской художественной мысли. Как своеобразие его, так и обширность, объясняются, главным образом, прочной опорой на Библию. Любой эпизод из 66 книг Ветхого и Нового Завета мог послужить темой не только проповеди, но и стихотворения (цикл "Размышления" Эдварда Тейлора) и поэмы ("Судный день" Майкла Уигглсворта). Кроме того, любое событие действительной жизни переосмысливалось новоанглийскими авторами в соответствии со Священным Писанием и виделось как исполненное пророчество, как отражение и подтверждение высшей духовной реальности Библейских текстов.

Так, эмиграция становилась Исходом, Новый Свет — Ханааном, а населяющие его индейские племена — языческими народами, чью землю, по Господнему обетованию, должны были получить во владение чада Божии. Именно поэтому все факты их американского опыта воспринимались первопоселенцами-пуританами как исключительно значимые и требовали тщательной фиксации. "Стихи про то, как сгорел наш дом", — называется одно из произведений Анны Брэдстрит. Радости домашнего очага, супружеская любовь, рождение детей и внуков — все это интерпретировалось как проявление Господнего промысла и становилось для новоангличан темой писем и дневников, элегий, поэм и "размышлений". Столь же важным и заслуживающим литературного воплощения был и личный духовный опыт человека — моменты просветленного либо покаянного общения с Творцом или же напряженное противостояние "духам злобы поднебесной".

В этом свете пуританскими авторами переосмысливались и несколько трансформировались типичные для ранней американской литературы жанры — дневник и автобиография. Писатели Новой Англии оставили после себя, главным образом, духовные автобиографии (автобиография преподобного Томаса Шеппарда) и дневники внутренней, духовной жизни ("Духовное путешествие" Натана Коула). Традиция углубленного и пристального исследования внутреннего мира человека, беспощадного самоанализа — то, что позднее назовут "психологизмом" и отметят как неотъемлемое свойство литературы США XIX—XX веков, коренится в особенностях пуританского мышления, выраженного в новоанглийской словесности XVII столетия.

Что же касается самих авторов-пуритан, то они были движимы стремлением на примере жизни колонии или личном примере вдохновить читателя на святость или предостеречь его от греха. Искусству, которое только лишь развлекает или доставляет эстетическое наслаждение, но не укрепляет дух, не помогает человеку "совершать свое спасение", пуритане не доверяли; с их точки зрения, это был путь сомнительный и опасный. Пуританский подход к литературе нагляднее всего воплощен в получившем невероятно широкое распространение (всего было распродано около 5 миллионов экземпляров) "Новоанглийском букваре" (1683), по которому выучилось читать несколько поколений новоангличан. Характерен своеобразный мнемонический прием, положенный в основу этой книги. Каждая буква английского алфавита — от A до Z — представлена назидательным стишком на Библейский сюжет:

A: Адамов грех

На нас на всех.

… …

Z: Закхей на дерево залез,

Чтоб дотянуться до Небес.

Дидактизм — существенное свойство Библии и характерная черта ранней литературы Новой Англии — также будет унаследован некоторыми писателями-потомками, прежде всего, Н. Готорном.

К Библии восходят и стилистические особенности новоанглийской словесности. "Простой стиль", выработанный авторами-пуританами, чтобы внятно для каждого "выразить простую истину", отличается неторопливостью и обстоятельностью, обилием повторов, риторических вопросов и достаточно неожиданной склонностью к ярким и смелым, но доступным сравнениям, метафорам, аллегориям. Собственно, это и есть стиль Библейского повествования. Пуританские поэзия и проза полны Библейских аллюзий; их аллегории основаны на Писании, из которого, как правило, взяты также образы метафор и сравнений. "Мы должны быть, как город на вершине холма", — проповедует Джон Уинтроп; "Увы! душа, что вдунул мне Господь ...", — начинает одно из стихотворений Эдвард Тейлор, никогда не публиковавший своих произведений и открытый как великий поэт лишь в 1937 году.

Иногда, впрочем, материалом для сравнений и метафор служат вовсе, казалось бы, не поэтичные явления новоанглийского быта, что прекрасно согласуется с требованиями неприукрашенности и общедоступности "простого стиля": "Божий престол не нуждается в нашей полировке". Так, например, Тейлор восклицает: "Твоим, Господь, дай стать веретеном!" Здесь Библия выступает уже не источником, но образцом построения метафоры: Писание, в особенности Новый Завет, изобилует аналогиями из повседневной жизни. Библейские метафоры и аллюзии являются формообразующим элементом новоанглийской литературы XVII—XVIII веков. Это свойство, частично унаследованное общенациональной художественной традицией, и придает ей ту нравственную напряженность и символическую насыщенность, которой характеризуются лучшие произведения американской словесности — от Эдварда Тейлора до Уильяма Фолкнера.

Наряду с Э. Тейлором (1642—1729), пуританским священником, втайне от всех писавшим свои поэтически совершенные, психологически сложные и противоречивые метафизические стихи ("папистские", — как назвала бы их его паства), крупнейшей фигурой новоанглийской поэзии XVII века видится сегодня Анна Брэдстрит. Творчество обоих принадлежит не только их времени; оно до сих пор способно давать пищу умам и трогать сердца. Однако, в отличие от мощной поэзии Тейлора, которая вряд ли была бы по достоинству оценена благочестивыми пуританами, тонкая камерная лирика первой в Америке женщины-поэта получила всеобщее признание. <