logo search
0tura_XIX_veka_Uchebnoe_posobie

Алексей Николаевич Апухтин (1841-1893)

Долгое время, при жизни Некрасова и после его смерти (вплоть до молодого Мережковского), русская поэзия развивалась под сильнейшим влиянием автора «Поэта и гражданина». «Кому на Руси жить хорошо?». Это влияние выразилось весьма ярко в творчестве целой группы поэтов так называемой «некрасовской школы». Но это влияние вовсе не выражалось в простом перепеве некрасовских мотивов, копировании его жанровых и стихотворных форм. Во многом намечался и отход от Некрасова. Это заметно даже в творчестве С.Я. Надсона, поэта гражданской скорби, с примесью гораздо большего отчаяния, сознающего, что главный враг – внутри человека, внутри общества, которое потеряло веру. Он хочет развеять «гнетущий душу сон»: «Пусть жертвенник разбит, / Огонь еще пылает».

Еще более переходным от Некрасова к поэзии модерна (к Блоку) было творчество А.Н. Апухтина. Он – поэт невеликого дарования, но поэт истинный.

У Апухтина есть романсы, которые поются уже столетие и роднят его с поэзией «чистого искусства»: «Пара гнедых», «Ночи безумные, ночи бессонные...», «Забыть так скоро», «День ли царит», «Ни отзыва, ни слова, ни привета». Музыку на некоторые из них сочинил П.И. Чайковский.

Но разрабатывалась Апухтиным и «рассудочная» поэзия, с характерным для нее дисгармонизмом. Его стихотворения «Письмо» и «Сумасшедший» (1890) были в репертуаре многих выдающихся артистов. Он сам их читал в салонах и на литературных вечерах. «Сумасшедшего» любил декламировать А.А. Блок.

Перед нами – бред свихнувшегося человека: «Я королем был избран всенародно». Сумасшествие получено по наследству. С детства давило сознание: и дед, и отец были больны, и рецидив неизбежен. Идиллические воспоминания о жене, дочери, о васильках, которые когда-то собирали в поле, но и они все окрашиваются в неестественные цвета: красные, желтые. Васильки возятся на крыше, подползают, смеются, раздражают. Мнимый король посажен в тюрьму, но он крайне амбициозен, не может переносить дерзких взоров самых близких ему людей: жены, шурина. Он хочет их казнить, и это не его личная прихоть, «вся страна требует позорной казни». А впрочем, может быть, и помилует. А пока стража должна выгнать их всех из хором в шею. Герой жаждет уединения: «Сюда никто не входит без доклада». В этом стихотворении – тревога времени, распад семейных связей, умопомрачение как естественное состояние. Современники улавливали в этом бреде сумасшедшего надвигавшиеся тревоги и неуравновешенность общего бытия.

Но у Апухтина много и гражданских, злободневных стихотворений в духе «некрасовской школы». Особенно значителен цикл «Деревенские очерки» (1858-1859). Поэт рисует поля, смоченные горючими слезами: «На родине моей невесело живется» (из неоконченной поэмы «Село Колотовка»):

Нет! я не верю, что песня свободы

Этим полям не дана.

(«Песни»)

Подхватывал Апухтин и некрасовские мотивы о жизни городской бедноты. Город – это зловещая сила, город «затаил» в себе много страданий, пороков и зла («Петербургская ночь», 1856).

В поэзию позднего Апухтина вторгаются самые что ни на есть прозаические, бытовые мелочи. Это уже новая черта. Все больше и больше у многих поэтов будут уживаться в тесном соседстве самые высокие душевные порывы с проявлениями пошлой действительности. Эта причудливая смесь, – смещение во вкусах – черта эпохи. Прозаическая действительность выступает как всесильное мещанство, урбанизм, индустриальность, калейдоскопическая смена впечатлений. В окружающем мире пошлости развелось так много, она так режет глаза, что истинный художник должен был взвыть от негодования («К Гретхен») или дискредитировать ее, или, наконец, смириться с ней, или поклониться ей.

80-е годы уготовили такую участь всему благородному, что еще оставалось в человеке. В поэзии Апухтина много мотивов творчества Чехова: если учесть хронологию, то по чеховскому пути пошел Апухтин.

Так, в стихотворной новелле «Накануне» (1876) нельзя принимать за чистую монету все то, что лежит на поверхности сюжета: можно обмануться в чувствах. Стихотворение приближается к чеховской «Попрыгунье». Современный эгоизм чувств, диктат житейской прозы определяет поведение героев в стихотворении «С курьерским поездом» (1884). За внешней юмористикой сюжета скрывается трагический мотив чеховских «Цветов запоздалых». Томящим душу молчанием на «кладбище любви» может оказаться и призывное «Мисюсь? Где ты?»

Некоторые исследователи упрекают Апухтина за мелодраматизм его стихотворения «Перед операцией» (1886). Может быть, приступ к теме не совсем удачен, ведь поэт вторгается в медицинский мир с его прозаическими атрибутами. Даже медик Чехов избегал описывать болезни. Апухтин находил возможным изображать душевное состояние обреченной женщины, которая, идя на безнадежную операцию, прощается с портретами детей. На тонкой грани между мелодраматизмом и подлинным трагизмом ведет эту «неблагодарную», но, увы, чисто человеческую, всем понятную тему Апухтин. Разве не также проводит свои темы и Чехов; здесь все решает «чуть-чуть». Чехов владел им в совершенстве. Апухтин меньше.

Ошеломляющей для поэзии является тема стихотворения Апухтина «Из бумаг прокурора» (1888). Оказывается, сохранился лист с исповедью самоубийцы; накануне выстрела маньяк высмеивает шаблоны будущего юридического поиска его гибели: тут будут и «ищите женщину», и многие другие «рубрики». Ирония Апухтина немного перекликается со злой иронией Достоевского в «Братьях Карамазовых», где по «вещественным» уликам засудили того, кто не убивал. В разговорной манере написан знаменитый «Сумасшедший». Конечно, в стихотворении Апухтина другой «строй идей», чем, например, в «Палате № 6» Чехова. Но А. Блок и современники находили в стихотворении отклик на ту общественную «эпидемию», которая толкала к сумасшествию, самоубийствам, определяла стиль эпохи.

Правда, до Блока было еще далеко, должны были появиться такие предсимволистские фигуры, как Иннокентий Анненский. Но ближайшие наследники апухтинских начинаний – Фофанов и Случевский. У этих двух поэтов черты, ведущие к модернистской поэзии, проявились уже со всей отчетливостью.