Александр Александрович Бестужев-Марлинский (1797-1837)

Бестужев (псевдоним Марлинский) был сподвижником Рылеева по изданию «Полярной звезды», деятельным членом «Северного общества», участвовал в восстании на Сенатской площади. Его имя много значит в истории гражданского романтизма.

Ему как поэту в заслугу можно поставить уже упоминавшиеся агитационные песни для солдат, написанные совместно с Рылеевым. Но он внес значительный вклад в литературное движение как литературный критик и как прозаик. Эти области у декабристов как раз несколько отставали от стихотворческой. Бестужев существенно их развил. Поскольку он пережил поражение 1825 года и сумел, отбывая солдатчину на Кавказе, печататься в «Московском телеграфе» Н.А. Полевого, то он и пошел дальше собственно декабристского романтизма в условиях литературного движения 20-х и первой половине 30-х годов. В круг его интересов входили не только писатели-просветители XVIII века, но и Шекспир, и Байрон, и Вашингтон Ирвинг, и Эдгар По.

Как литературный критик Бестужев во многом оказался предшественником Белинского. В свою очередь, насколько Белинский подчас иронически отзывался о порой выспренних по тону, хотя и блестящих повестях Марлинского, настолько неизменно высоко ценил Бестужева-критика.

Бестужев выступил с рядом критических статей в «Полярной звезде», положил начало годичным обозрениям русской литературы – эту традицию продолжил Белинский.

Во всех суждениях Бестужева виден критик-романтик. Поэзия Рылеева, по его мнению, своими думами проложила «новую тропу» в русской словесности. Существенный вклад в такого рода гражданскую литературу, по мнению Бестужева, внесла и комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума» (знал ее по спискам). Бестужев хвалит оба начала, заложенные в «Горе от ума»: сатиру на фамусовскую Москву и доблестную борьбу Чацкого с тьмой и невежеством. Назвать Чацкого открыто и высказать ему похвалы он в статье не мог, зная, что цензура не разрешает к печати комедию Грибоедова. Бестужев хвалит «толпу характеров, обрисованную смело и резко; живую картину московских нравов, душу в чувствованиях, ум и остроумие в речах...». «Ум и остроумие» – это и есть намек на Чацкого-обличителя. Романтическая сущность Бестужева со всей очевидностью выступила в тут же сделанном им отзыве о появившейся в печати первой главе «Евгения Онегина» Пушкина. Она не привела в восторг Бестужева, он ставит ее ниже «Цыган», которых знал по спискам. В первой главе «Евгения Онегина» он увидел лишь «заманчивую одушевленную картину неодушевленного нашего света». Бестужев не замечает, что именно это обращение Пушкина к «прозе-действительности» и было силой Пушкина-реалиста, его новым словом. Большая заслуга Бестужева не только перед декабристским романтизмом, но и перед русской литературой в целом – в разработке прозы на ее послекарамзинском и предпушкинском этапах. Можно сказать, что до «Повестей Белкина», отчасти и наряду с ними, лучшей русской прозой была проза Марлинского. Его повести издаются и сейчас. Они имеют не только историческую ценность, но и способны эстетически воздействовать на современных читателей, так как несут в себе большой заряд оптимизма, проповедь героических начал, доблести и самопожертвования.

Такая установка сильно влияла на стиль Марлинского, который высмеивал Белинский, находя его вычурным, выспренним, чуждым истины и простоты. «Декабристские идеи и настроения толкали Марлинского к этому «непростому» стилю <...> Идеи эти нуждались в преувеличении, эмоциональном нагнетании и подхлестывании, в сильных словах и эффектах фразы».

После поражения декабристов, отбывая солдатчину на Кавказе, Бестужев-Марлинский оставался верным пафосу героики. Очень важно было поддержать этот пафос в обществе, переживавшем время упадка. Он пишет повести из морской жизни: «Лейтенант Белозор» (1831), «Фрегат «Надежда»«(1833), «Мореход Никитин» (1834). Хорошо ему была известна светская жизнь, он и из нее избирает острые сюжеты: «Испытание» (1830), «Страшное гаданье» (1830). Разумеется, много сюжетов подсказал ему экзотический Кавказ, быт а нравы которого он имел возможность воочию наблюдать: «Аммалат-Бек» (1832), «Мулла-Hyp» (1836).

Оставаясь по-прежнему романтиком, Бестужев-Марлинский, однако, несколько перестроился: его творчество стало больше опираться на увиденное и достоверное в жизни, более сдержанным по стилю, без прежней восторженной веры в силу священного порыва, в скорую возможность преобразования мира. Он понимает, что непредвиденные случайности таятся в объективном ходе вещей, что человек противоречив в своих помыслах и поступках, что огромную власть над ним имеют обычаи и привычки и неожиданными бывают его решения. На этих основах строятся сюжеты «Морехода Никитина», «Аммалат-Бека». После «премиленького рассказца» «Лейтенант Белозор», в общем тоне которого «много добродушия и непритворной шутливости» (Белинский), во «Фрегате «Надежда»«слышатся истинно драматические тона. Лишь первоначально его герой Правин беззаветно храбр, как и лейтенант Белозор, а во второй части происходит трагический слом в его отношениях с княгиней Верой. Здесь Марлинский – уже глубокий психолог. Также и в повести «Испытание», замечал или не замечал он это сам, его занимали уже те «одушевленные картины неодушевленного нашего света», которые он порицал некогда. Его герои – Стрелинский и Алина – своего рода пародии на Онегина и Татьяну. Брак их благополучно состоялся. Стрелинский занялся хозяйственными делами в деревне и был далек от прежних себялюбивых устремлений. Стрелинский – добродетельный помещик, хороший хозяин, занят судьбами своих крестьян, а не так как Онегин – поверхностно, от скуки. Повесть «Испытание» продолжает старую полемику Бестужева с Пушкиным по поводу героя времени, которого способно выдвинуть современное неодушевленное светское общество.

Но романтическое начало все же перевешивает в творчестве и позднего Марлинского. Он пел прежние песни, искал исключительных подвижников, которые могли бы служить примером героических деяний.

Повесть «Аммалат-Бек» строится на столкновении двух миров в душе героя, который мечется между воюющими сторонами: то руководствуется доводами своего разума, то тем, что подсказывают ему родовые предания. Тут уже готовились темы «Измаил-бея» Лермонтова и «Хаджи Мурата» Толстого.

«Я стараюсь изучать человека во всех положениях...», – писал Бестужев-Марлинский. Особенно его интересовала душа русского человека. Он имел возможность наблюдать русских солдат на Кавказе, он не верил в «газетных солдатиков», в то, как воспевалась кавказская война в официальной прессе николаевского царствования. Марлинский заявил: «Кто видит солдат только на разводе, тот их не знает... хоть бы век прослужил с ними». «Надо спать с ними на одной доске в карауле, лежать в морозную ночь в секрете, идти грудь с грудью на завал, на батарею, лежать под пулями в траншее, под перевязкой в лазарете...» Как видим, и тут намечаются лермонтовские и толстовские темы, и общий поворот к народу, который начнется у Пушкина, Гоголя и затем у писателей «натуральной школы» 40-х годов.

Намечалась целая программа творчества художественных исканий. Марлинский лишь отчасти успел осуществить их. Конечно, трудно гадать, как развернулось бы дальнейшее его творчество, но несомненно, оно поднялось бы на еще более высокую ступень.

Однако судьба готовила трагический конец этой яркой и замечательной жизни. Бестужев-Марлинский догадывался, что начальство имеет приказ свыше «извести» его при первом удобном случае. Чувство страшного одиночества привело его на могилу Грибоедова в Тифлисе, а тут пришла весть и о гибели Пушкина. Он заказал священнику панихиду по двум «убиенным боляринам» Александрам. Но не прошло и четырех месяцев, как не стало и его, третьего «убиенного болярина» Александра.

Бестужев был убит в схватке с черкесами при высадке десанта у мыса Адлер 7 июня 1837 года. Горцы отступили в небольшой лес у берега, солдаты увлеклись преследованием, Бестужев был впереди. Он был ранен сначала пулей, солдаты подхватили его, истекавшего кровью, и повели к воде, но налетели черкесы и изрубили. Труп Бестужева не удалось опознать даже при размене телами убитых на следующий день.