Александр Иванович Эртель (1855-1908)

Место Эртеля в русской литературе до сих пор в точности не определено, и своеобразие его таланта не раскрыто. А ведь современники читали его наряду с Чеховым и молодым Буниным, его высоко оценивали Л. Толстой и М. Горький. В связи с трагическими судьбами крестьянства в советское время сильно понизился интерес к его крестьянской теме, и он оказался не ко двору. Его судьба даже хуже, чем у писателей-народников, которых тоже забыли: у него не было ни капли лакировки общины.

Между тем исследователи время от времени относили Эртеля к народникам, опираясь главным образом на то, что он «открыт» был П.В. Засодимским, принадлежал к «семидесятникам», в Петербурге заведовал библиотекой, основанной Засодимским, знаком был с писателями-народниками Н.И. Наумовым, Н.Н. Златовратским, С.Н. Кривенко, Н.Ф. Бажиным. Библиотека была местом встреч революционных народников и хранения их запрещенной литературы. Арестовывался в 1884 году за связи с «политическими», сидел в Петропавловке, но был освобожден через несколько месяцев из-за начавшегося туберкулеза легких. Проживал административно ссыльным в Твери.

Но Эртель не был народником и тем более революционером. Все перечисленные его контакты не определяли основ его мировоззрения. В сущности, он – такой же «беспартийный», как Чехов и Бунин. Поэтому нельзя о нем писать, что он «отрешался от былых народнических идеалов», преодолевал народничество (В.В. Буш, Г.А. Костин, А.П. Спасибенко). Точно так же Эртель не стал «толстовцем», хотя и испытал влияние Л.Н. Толстого, что видно в моралистическом уклоне рассказа «Жадный мужик», (1886), написанного Эртелем для издательства «Посредник».

В принципе Эртель оставался демократом в духе 60-х годов, зорко подмечая крушение не только дворянского либерализма, но и высоких помыслов о «настоящем дне», а затем и народнического социализма. У него в романе «Гарденины» несколько героев читают Маркса, но ни сами они, ни тем более автор романа не превращались в марксистов и не жаждали этого. Тутомлин, герой «Волхонской барышни» (1883), видит в марксизме только лишь теорию индустриализации помещичьего хозяйства, капитализацию деревни; главный герой романа «Карьера Струкова» (1896) хотя и считает себя марксистом, однако революционных способов преобразования общества не принимает, убежденный англоман; Николай Гардении и книгочей купец Рукодеев одинаково интересуются Марксом и Писаревым, Боклем и Эркманом-Шатрианом, в лучшем случае видят в «Капитале» хорошее руководство к наживе. Не надо Эртеля загонять в схему: или народник, или марксист, или с народничеством расстался, а до марксизма не дошел. Он оставался реалистом в столыпинском смысле: кому-то нужны потрясения, а «нам нужна великая Россия». Поэтому у Эртеля, немца по крови, сына управляющего имением (да и сам он долгое время был управляющим), нет неприязни к экономической выгоде, к предпринимателям, дельцам. Это тоже реальный потенциал России, деятели ее нового уклада, хотя они и не лишены огромных человеческих недостатков, жадности, жестокости, аморализма.

Лучший роман Эртеля – «Гарденины» (1889). Л. Толстой зачитывался им и высоко ставил широкое, верное, благородное изображение эпохи, хорошее знание народного быта, удивительное разнообразие и силу народного языка. Здесь и петербургские и провинциальные сцены, душевладельцы и их крепостные, разоряющийся род Гардениных и получившие волю их мужики. Крестьянство выведено во всем многообразии типов, когда все «переворотилось» в России. Брожение охватило все слои общества. Старые устои доживают в характере Татьяны Ивановны Гардениной и ее управляющего Рахманного, пожалуй, еще в экономке Филицате Никаноровне, с отчаяния постригшейся в монастырь. Главная наследница – Элиз Гарденина – уже либералка и жаждет приносить общественную «пользу». Она становится женой сына гарденинского конюшего Ефрема (неслыханная вещь прежде!), который порывает с отцом, кончает Санкт-петербургскую медицинскую академию и начинает активно участвовать в революционной деятельности. Эти передовые стремления у Ефима и привлекли к нему внимание Элиз. Но отец его, Капитон Аверьяныч, отстраненный от должности, кончает самоубийством. Николай Рахманный, сын управителя, мечтавший стать писателем, превращается в земского деятеля, предприимчивого торговца и не чуждого общественной филантропии, открывает сельскую школу и хлопочет об открытии судосберегательных товариществ. Эртель нисколько не «приподымает» Элиз и Ефрема и нисколько не казнит за «теорию малых дел» или «честную чичиковщину» Николая Рахманного. Сам Эртель предупреждал: «Не ищите в Гардениных «воплощение идеалов». Этого там нет. Я просто старался описать наличную действительность с ее идейными течениями, с тем хотя и смутным, но, несомненно, существующим стремлением к правде, которое оживотворяет нашу деревенскую нищету, забитость, невежество».

Картина жизни потому и получалась широкой и верной, что Эртель не руководствовался ни одной из схем, которые предлагали тогдашние идеологические течения. Его можно даже отчасти упрекнуть в натурализме. Так беспристрастно и правдиво он воспроизводит все то, из чего состояла тогдашняя русская жизнь, и на «верхах» и в «низах». Тут вся «поэзия и правда» русской жизни.

Особенно удались образы из крестьянской жизни. Еще ни у одного писателя не было такой широкой картины, не скованной ни узами общинного согласия, ни властью тьмы, ни властью земли. Столетиями складывался народный быт: гуляли Рождество и Пасху, соблюдали семейные и родственные связи, пели песни на свадьбах и сенокосе, по куреням и артелям рассказывали поверья об Илье-пророке, о чудотворцах, праведниках и святых угодниках, предания о Батыевой дороге, по которой прошло великое разорение Руси, о заповедной Графской степи, о несметных угодьях, подаренных некогда Екатериной Великой графу Алексею Орлову за важные заслуги. А теперь многое перевернулось: Графскую степь всю изъездили, поделили арендаторы. У старосты Веденеева сын родной требует раздела, и нельзя уже его ни выпороть, ни в солдаты отдать, как бывало прежде. Андрон и Гераська стакнулись отложиться от мира и податься в степи, к казакам на работу по найму; они возвращаются в конце романа с удачливой «коммерцией», позванивают деньжатами в кармане, далеко простирая свои замыслы. А в округе все покосила холера, столяры не напасутся гробов, на сходках раскаляются страсти, слышны непотребные речи. Старого и строгого управляющего, умевшего блюсти хозяйскую копейку, сменяет новый управляющий, прибывший из Санкт-Петербурга, который хочет все преобразовать на капиталистический лад. Благоприличного священника Григория, которого почитала вся деревня, сменяет отец Александр, хапуга, обжора и лжец. Повылазили на видное место кулаки-мироеды, и самый разбитной из них – Максимка – заводит кабак, а солдатка-плясунья Василиса открывает публичный дом. Вырождается и погибает коннозаводское хозяйство: бега на орловских рысаках, приносившие знаменитые призы. Мельчают колоритные типы табунщиков, знавших поэзию степной жизни, запахи полыни, чабреца, утренних и вечерних зорь. На смену им идут барышники, судачащие только о приумножении капиталов.

Эртель не поучает, не морализирует, предельно объективен. Его творчество – важнейшее натуралистическое звено в русской литературе 90-х годов. По широте охвата жизни и беспристрастности Эртель близок Чехову.