Николай Николаевич Златовратский (1845-1911)

Своего рода классиком среди писателей-народников считался Н.Н. Златовратский. Некоторые критики даже ставили его выше Глеба Успенского, что, конечно, неверно. Одно из лучших ранних произведений Златовратского – обличительная повесть «Крестьяне-присяжные» (1875). Появилась в пореформенной деревне новая крестьянская повинность – присяжные заседатели в суде. Среди присяжных – также помещики, купцы, чиновники; крестьяне до того были вовсе бесправными. Множество полукомических, полутрагических сцен в этой повести, в которой сталкиваются две правды: юридическая казуистика правящих и просвещенных сословий и крестьянский суд «по душе», их косноязычная «правда-матка».

Самым значительным произведением Златовратского является роман «Устои» с подзаголовком: «История одной деревни» (1883). Роман писался с претензией на широкий синтез наблюдений, где автор пытался доказать, что возможен подлинный эпос – современный роман о крестьянской жизни. Златовратский исходил из верной мысли: нужно не «порхать» над народной жизнью, а познать ее досконально. Он хотел развить мысль Щедрина о том, что современный роман не может строиться только на любовных сценах, нужны иные общественные основы. Экономическая сторона, трактовавшаяся многими критиками как слишком сухая, вовсе не романная, слишком примитивная, сводящая богатство жизненных определений к элементарной борьбе за хлеб, по мнению Златовратского, оказывалась органичной, интересной, многосторонней. Златовратский считал, что сельская община, сложившиеся внутри ее вековые хозяйственные, родственные, мирские, нравственные отношения могут быть основой интересного романа из народной жизни.

Сюжетным ядром романа «Устои» является история семьи крестьянина Мосея Волка, прозванного так на деревне из-за его влюбленности в лес и лесную охоту. Мосей – «идейный мужик», как говорит автор, добыл деньги на стороне, купил у барина рощу, переселился из родных Дергачей на облюбованный клочок земли и зажил «Робинзоном». (Слово это есть в названии главы «Романтики». Потянулись к нему все бедняки: Иван Забытый, Сатир Кривой, солдатка Сиклетея с кучей ребятишек и еще пономарь, празднослов, и деревенский философ Феотимыч и, наконец, неудачник во всем – Андрей Клоп. Обособив выселок, Златовратский как бы производит опыт: выживет или не выживет малая община, если в большой, Дергачевской, уже много неладов. До времени все идет по старообрядческому порядку. Блюдет порядки дочь Мосея, «келейница» Ульяна, которую все слушаются. Но вдруг изнутри взрывается община на Выселке. Внук Мосея, Петр Волк, прошедший городскую торговую выучку, скопил деньги, вернулся в родной дом и потребовал раздела имущества с братьями. Петр опутал всех мужиков арендой. К двум тяготеют все остальные полюсам зла и добра – к Петру и Ульяне герои романа.

Златовратский искренне сокрушается, что «устои» рушатся, а «себялюбцам» везде простор и почет. За ними – деньги и сила, о совести же их спрашивать нечего. В романе Златовратского много натяжек: ведь и Мосей, легендарный, изначальные деньги добыл в городе. Мир потому и выделил ему выселок, что Мосей со своею землею был, и в выселок принимались люди с землей, кроме Сиклетеи. Сама Ульяна однажды засомневалась в устойчивости мирской правды, не поклониться ли Петру, человеку сильному, знающему. Показав ряд образов «неживых» интеллигентов, то есть не обладающих здравым умом, Златовратский однако верит в «золотые сердца» (так названа у него целая повесть, вышедшая в 1877 году). С «золотыми сердцами» у него и Ульяна, и Мин Афанасьич, и Филаретушка, и Лиза Дрекалова, просвещенная девица, сострадающая народу, из того самого москворецкого семейства, в котором Петр Волк прошел свою школу жизни. Она и задумывается о столкнувшихся в жизни «двух правдах». Лиза не принимает правды отца и Петра Волка. Видит, что общинная правда обречена, но она верит в какую-то третью правду – «народную». Мы видим, что Златовратский остается народником и после того, как широко и добросовестно воспроизвел в «Устоях» уязвимые места общинной жизни. Однако его критика «устоев» не вносит иронического оттенка в заглавие романа. В книге много идеализаторской патоки, «шоколадных мужичков», что обычно отмечают литературоведы: тут и подсахаренный образ старосты, Макридия Сафроныча, отнюдь не кулака, а добродетеля; тут и опереточные сцены полевой страды, и радость «детей полей»: парни в красных рубахах перемигиваются с молодицами, женщины ловко вяжут снопы – все легко, любовно, весело: «Тут все открыто, все ясно, все на глазах у божьего солнца».

Огромный по объему роман, написанный с прекрасным знанием крестьянского быта, народного языка, все же приспособлен к определенной доктрине. Перед нами разновидность философского реализма с утопическим элементом.

И все же хочется больше воздать Златовратскому, чем обычно принято делать среди литературоведов многих поколений. Нет, Златовратский – не только «сладкогласый обманщик». Многие сцены и образы у него весьма получились. Невольно хочется преклониться перед его любовью к крестьянину, перед безграничной верой в поэзию земледельческого труда. Ведь есть она, эта поэзия, на самом деле.

Нам, пережившим варварскую коллективизацию, приведшую к фактической ликвидации крестьянства, осквернению земли, семьи и чувства братской солидарности между людьми труда, замененной пресловутым ударничеством, колхозным соцсоревнованием, не следует бросать камень в сторону Златовратского, одного из честнейших русских писателей, не заблуждавшегося в главном: народ не может и не должен быть оторван от своей земли. Это и невыгодно, и безнравственно, касается не только крестьян, но и всего общества.