В.А. Слепцов, н.В. Успенский, ф.М. Решетников

Василий Алексеевич Слепцов (1836-1878) прославился тем, что пытался осуществить идеи романа Чернышевского «Что делать?» и создал так называемую «Знаменскую коммуну» (1863 – 1864). Название она получила по улице Знаменской в Петербурге, в одном из домов которой помещалась. Поблизости жил и Чернышевский. Накануне полицейских репрессий пришлось коммуну закрыть.

Слепцов писал очень содержательные в идейном и художественном отношении очерки. Мы остановимся на главном его произведении «Трудное время» (1866), в котором автор продолжает традиции романа Чернышевского, удерживается на уровне образца и вносит много оригинального в трактовку образа «нового человека», подчеркивая его противоречивость.

Речь в повести шла о «трудном времени», об общественном упадке. Тут события происходили не «перед рассветом», а на закате. И вставал вопрос: что делать в таких условиях?

Главный герой повести – Рязанов – революционер, скрывавшийся от преследований полиции в имении старого друга, либерального помещика Щетинина. По сюжетной схеме ему выпадает роль соблазнителя женского сердца. Жена Щетинина, Мария Николаевна под влиянием разговоров с Рязановым уходит от мужа, чтобы трудиться и жить самостоятельно. Но в намерение героя вовсе не входило увлечь Марию Николаевну, пленить ее сердце, отбить у мужа. Нет, он всецело занят своими мыслями! Рязанов – демократ, и все его речи направлены против Щетинина. Коллизия в повести отражает коллизию времени: борьбу демократов с либералами, их разногласия по крестьянскому вопросу, о будущем России. Щетинина вполне устраивает реформа, проведенная сверху, а Рязанов хочет другого, радикального решения всех вопросов.

Повесть имеет «тайнопись» как форма конспирации Рязанова. У тайнописи есть еще один подтекст – вызвать у читателя протест против окружающей действительности. Рязанов учит Марию Николаевну не доверять газетным лозунгам и краснобайству мужа, соразмерять поступки и действия со своими силами.

К.И. Чуковский более шестидесяти лет тому назад обратил внимание на «тайнопись» «Трудного времени» и разгадал много ее пассажей.

За чаем на террасе Рязанов просматривает привезенную почту: «Какой нынче сургуч стали делать». Марья Николаевна спрашивает: «А что?» – «Да не держится». Здесь – намек на полицейскую перлюстрацию писем: требовалось много сургуча, полиция небрежно запечатывала просмотренные письма. Или другой пример: слухи о «пожарах», всполошившие соседних помещиков, – это намек на)знаменитые петербургские пожары 1862 года, в которых полиция! обвиняла студентов. Рязанов нигде не выражает свои чувства прямо, но ведь он издевается над Щетининым, когда на вопрос: «Ну, что в газетах?» – «благодушествует» в его же либеральном тоне: «Да ничего особенного; по части внутренних дел все хорошо: усмирение идет успешно, крестьяне освобождаются, банки учреждаются, земские собрания собираются». Тут – явная издевка. Рязанов учит Марию Николаевну не доверять заглавиям журнальных статей: мало ли какие заглавия придумываются. И не всегда тут у Слепцова «эзопова» речь, тут еще и высмеивание либерального словоблудия, а то и просто безвкусицы. Ведь и кабак назовут то «Русской правдой», то «Белым лебедем». О чем только не пишут, и все рядом поставлено: «...и школы, и суды, и конституции, и проституции, и великая хартия вольностей, и черт знает что». А если приглядеться, то все это – «продажа на вынос».Заметим, что цензура вычеркнула из «Трудного времени» слова: «и конституции, и проституции», а «великая хартия вольностей» обозначалась в романе лишь первыми буквами.

Слепцов придумал сюжет, в котором по-своему соединялись мотивы из «Отцов и детей» и из «Что делать?». Роль Кирсановых с большой поправкой на пореформенный либерализм играет помещик Щетинин, всецело озабоченный новым устройством своих отношений с крестьянами, человек самых добрых намерений. Рязанов, по отведенной ему роли, – нечто вроде Базарова, но, точнее сказать, представляет собой вместе взятых «новых людей» и отчасти «особенного человека» – Рахметова из «Что делать?». Марья Николаевна – это Вера Павловна. Марья Николаевна почувствовала, что может найти свое место в общественно полезной жизни и что жизнь со Щетининым не есть ее настоящая жизнь (так Вера Павловна оставляет Лопухова и выходит замуж за Кирсанова). Когда-то Щетинин сыграл роль Лопухова в ее жизни. Есть намек, что он вызволил ее из «подвала», из-под родительской власти. Но с тех пор произошла эволюция Щетинина, молодого мечтателя, способного на «школьнические» поступки, и он превратился в дельца-помещика. Марье Николаевне отводилась роль «конторщицы» в его коммерческих предприятиях. Щетининское благополучие оказалось новым «подвалом». Рязанов раскрывает перед ней перспективу настоящей жизнедеятельности и даже вызывает с ее стороны искреннее, любовное чувство. Но он гасит в ней это чувство, предоставляя ей самой укрепиться в новых стремлениях. Он хочет сохранить свою свободу: она нужна ему для новых свершений.

Можно определенно утверждать, что Рязанов – человек «особенный», сподвижник демократов и сам может быть революционером из круга руководителей «Современника». В сдержанной динамике его характер конспиративной собранности, едкой иронии улавливают черты, напоминающие Чернышевского.

Насколько демократы не приняли тургеневского Базарова (за исключением Писарева), настолько образ Рязанова им всем оказался близок. Тот же Писарев поместил в «Русском слове» специальную статью «Подрастающая гуманность» (сам он в это время находился в каземате Петропавловской крепости). В Рязанове ему нравилось совмещение двух качеств: «неподкупная честность» и «беспощадный анализ». Особенно восторгался Писарев способностью Рязанова презирать либералов типа Щетинина. Но Писарев недооценивал своеобразие Рязанова, приравнивая его к «базаровскому» типу. А между тем следовало бы говорить о существенной самобытности образа не только на фоне Базарова, но и на фоне образов из «Что делать?».

Слепцов наблюдает сферы народной жизни, совсем не затронутые литературой, – фабричные сцены в центральной России. Он и к теме подходит не в духе старых описательных шаблонов. Как бы вовсе без традиций. Описывает их в ракурсах, которые диктовала ему позиция «Современника».

Особенно значительны его зарисовки картин строительства железной дороги с мостом через Клязьму. Художник показывает, в каком ужасном положении очутились собравшиеся с разных концов России строители. Положение их не идет ни в какое сравнение с положением французских рабочих, по контракту участвующих в строительстве дороги. Тут намечено много образов, которые получат гениальное раскрытие в поэме Некрасова, посвященной строительству Николаевской железной дороги – между Петербургом и Москвой.

Едко высмеян Слепцовым либеральный «прогресс». Это уже непременная тема у «шестидесятников». Его «Письма об Осташкове» (1862 – 1863) – плод «творческой командировки» Слепцова в этот город. Много наслышан он был, как и вся читающая публика, об Осташкове из журнальных статей. Мудро устроена тут цивилизация иждивением потомственных благодетелей, династии местных тузов Савиных. Мудр нынешний городской голова, очередной Савин, – Федор Кондратьевич. В Осташкове – театр и мостовые, музыканты-кузнецы, пожарная команда, библиотека, духовное училище и загородные гуляния, и газовые фонари, и фотография. «Боже! Боже мой! И кто бы мог поверить? Осташков, уездный город... ямщики романы Дюма читают, кузнецы гимны поют... благотворительное заведение... банк... воспитательный дом!.. И Европа этого не знает!..». Везде процветает культурное обхождение: они сами себя называют «гражданами», тогда как во всей России люди величаются «верноподданными». На столбах в Осташкове надписи: «Покорнейше просят цветов и деревьев не ломать и собак не водить», «Кто нарушает правила, установленные для общего блага, тот есть общий враг всех».

Много иронического в зарисовках Слепцова: белый павильончик для гуляющих исписан стихами и изречениями, а кто-то перочинным ножом начертал и неизгладимое сквернословие.... Но куда ни оглянись – везде слава дому Савиных. Все в их руках, и банки, и все заведения. И тем не менее не все уж так в Осташкове славно. Многое шито белыми нитками: «как будто вам подавали все трюфели да фазанов, а тут вдруг хрен!...». Ямщик Парфен, может быть, и прочитал «Трех мушкетеров», но приезжему хамит напропалую. Трезвон: «Славься, славься, наш Осташков», – не получился; нищету, угрюмость народа не скроешь... Едкую сатиру написал Слепцов. В его стиле есть много будущих чеховских находок. А это уже – начало «перемены» в характере самой сатиры.

Наиболее плодотворная творческая пора Николая Васильевича Успенского (1837-1889) падает на период тесного общения его с «Современником». Здесь публиковались его лучшие рассказы: «Поросенок», «Хорошее житье», «Грушка», «Змей», «Ночь под светлый день», «Сельская аптека», «Деревенская газета», «Вечер», «Обоз», «Брусилов», «Зимний вечер», «Из дневника неизвестного». А затем – в «Искре»: «Студент», «Работница».

Рассказы вышли отдельным сборником в двух частях в 1861 году. Чернышевский отозвался на него статьей «Не начало ли перемены?».

О какой «перемене « шла речь? О «перемене» после чего? Известно, что зачинателями крестьянской темы в 40-х годах были Д.В. Григорович и И.С. Тургенев. Их целью было возбудить симпатии к народу. В 60-е годы этого мало. Достоинство рассказов Успенского в том, что в них нет «никакой тенденции»: «Он пишет о народе правду без всяких прикрас», в духе некрасовского стихотворения «Блажен незлобивый поэт». Чернышевский говорит в отзыве об Успенском и о народе: «...В суровых ваших словах слышится любовь к нему», и «они полезны для него, гораздо полезнее всяких похвал».

Народ живет по правилу «так заведено», но не будем торопиться обвинять народ: вероятно, были какие-то причины, которые принуждали его следовать этому правилу. Заурядные, бесцветные крестьянские типы нарисовал Успенский. Их склонность к «гуртовому способу суждений», способность забывать обиду и даже выражать благодарность, когда хозяин обсчитывает, – все это результат многовековой рабской жизни, все это имеет длинную историю.

Чернышевский делал радикальные выводы из рассказов Успенского. Под забитостью народа таится подлинное благородство его чувств, под смешением представлений – четкое понимание своих интересов. Пореформенная кутерьма не может сбить крестьянина с толку – он чувствует, где истина и где ложь. С кем бы крестьянин ни сталкивался: с помещиком, купцом, чиновником, подрядчиком – везде Успенский дает почувствовать, что правда за народом. Автор сообщает об этом читателю общей интонацией повествования.

К царской реформе 1861 года Успенский относился резко отрицательно, называя ее «вздором».

Автор прибегает к приемам тонкой словесной живописи, к искусству компоновки материала. Язык у него богатый, экспрессивный. В рассказе «Старуха» крестьянка из села Горемыкино рассказывает на постоялом дворе купцу страшную историю из своей жизни о том, как два ее сына были забриты в солдаты, делится своим горем. Праздно зевающий купец бестолково поддакивает ей и только травит душу бесцеремонными расспросами, и, наконец, засыпает. Ему и дела нет до страданий старухи. А она его жалеет: «касатик», «желанный мой», «вестимо, намаялся, сердечный».

Успенский мастерски помогает высказаться своим отрицательным героям (этому учил Некрасов: «Украшают тебя добродетели...»). Глумится целовальник над мужиками-простаками, оставаясь всегда в выигрыше. Всем он нужен, все ему должны. Мужик, и правда, глуп, «так заведено», кудели от жены пропивает, все к целовальнику несет. Дубовое бревно, которое испокон веку лежало посреди деревни и мужики любили сиживать на нем и калякать, вдруг взяли и пропили. Циничны признания развеселого кабатчика-обиралы о том, как он может «окрутить» самое головоломное дело, умеет всякого «в аккурате» «упоштовать» и с начальством в круговой поруке состоит. Пресловутый крестьянский «мир», сходка, общинный «лад» – чистая фикция, – убеждает читателя автор очерков.

Федор Михайлович Решетников (1841-1871) как писатель возник в результате сближения с редакцией «Современника», а затем «Русского слова» и «Отечественных записок». Он набирается мастерства, преодолевает чистый этнографизм, описательность. У него своя тема – особый уклад уральской жизни, безмерная суровость ее условий. Все это органически соединяло Решетникова с новым направлением в изображении народа, провозглашенным Чернышевским.

В 1864 году Решетников напечатал в «Современнике» свое лучшее произведение – повесть «Подлиповцы». Именно как автор этой повести он может быть причислен к «школе беллетристов». Читателей того времени поразило изображение забитости, почти варварского существования крестьян-аборигенов отдаленной пермской земли. Трудно поверить, что возможно почти пещерное существование в XIX веке Сысойки и Пилы, но это, увы, сама правда. Тут та же беспросветность, какую изобразил в «Обозе» Успенский, в «Питомнике» Слепцов. Но если беспредельно забит и покорен Сысойка, то в Пиле пробуждается чувство достоинства, он тянется к грамотности, в нем зреет протест против социальной несправедливости.

Таким образом, Решетников внес свой вклад в плодотворный процесс обращения беллетристики 60-х годов к изображению народной жизни. Н.В. Шелгунов готов был назвать направление, принятое Решетниковым, «народным реализмом в литературе». На самом же деле это была лишь особая степень демократизации обличительного направления.