Кондратий Федорович Рылеев (1795-1826)

Политический деятель и поэт, поэт и критик, Рылеев обладал глубоко оригинальным индивидуальным творческим стилем.

Жизненный путь Рылеева – это подготовка себя к самопожертвованию. Ничего светского, «офицерского», ничего от баловня гостиных и салонов, завсегдатаев балов не было в этом худородном, целиком отдавшемся делу дворянине. В его характере были неподкупность и схима робеспьеровская. Это хорошо видно из недавно опубликованных воспоминаний о Рылееве его сослуживца по полку А.И. Косовского (1814-1818), рассказов о Рылееве рассыльного «Полярной звезды», ранее известных воспоминаний о поэте Николая Бестужева, написанных по горячим следам событий.

В 1818 году Рылеев, осознав, что служить могут только одни «подлецы», вышел в отставку. В 1819 году он поселился в Петербурге. Известна его бурная деятельность в качестве заседателя Палаты уголовного суда в Петербурге, защищавшего крестьян графа Разумовского, ответивших на гнет волнениями. Простые люди говорили о Палате суда: «там есть Рылеев, он не дает погибать невинным!» С 1824 года Рылеев служил чиновником Коммерческой организации «Российско-Американской компании», и в доме этой компании, где находилась квартира Рылеева, на Мойке, 72, против Исаакиевского собора, происходили частые заседания декабристов. Это была штаб-квартира заговорщиков. Отсюда Рылеев и его друзья отправились на Сенатскую площадь в день восстания 14 декабря 1825 года.

А.А. Бестужев в одном из обзоров назвал Рылеева создателем особого рода поэзии, то есть поэзии гражданского романтизма. Пушкин в письмах отмечал, что он, то есть Пушкин, хотя и является учителем Рылеева в слоге, но Рылеев идет своим путем. И действительно, «Рылеев создал новую поэзию, отвечающую поступательному движению декабризма». Его поэзия медитативно-одическая.

Творческое наследие Рылеева легко распадается на три группы I произведений: а) разные лирические стихотворения, малые формы; б) лиро-эпические «Думы» и в) крупные формы – поэма «Войнаровский» (замыслы поэм о Наливайке, трагедии о Хмельницком и пр.). Остановимся на каждой из этих групп произведений, выделяя особенности их стиля,

К первой группе мы относим стихотворения: «К временщику», «К Косовскому», «А.П. Ермолову», «Гражданское мужество», «Гражданин», «На смерть Байрона», «Стансы» (А. Бестужеву), «Вере Николаевне Столыпиной», «Бестужеву» (т.е. все тому же Александру Бестужеву).

Всмотримся пристальнее в этот цикл. В нем как бы два концентрических круга.

Малый – автобиографический – круг образуют послания к Косовскому, Столыпиной и два послания к А. Бестужеву. Здесь – личная жизненная и поэтическая программа Рылеева, его путь. Косовскому он пишет послание, напоминающее по фактуре стиха легкую поэзию, но с ее переосмыслением. Рылеев отказывается от советов друга по полку предаться эпикурейской жизни, «убить ленивым сном» «младые лета», посвятить себя тихой провинциальной жизни, «безмятежной» и «родственной любви». Рылеев говорит, что в Петербурге он хочет посвятить себя борьбе за свободу. В послании к Столыпиной он отказывается от другой модной тогда темы в поэзии – темы любовной, интимной:

Любовь никак нейдет на ум:

Увы! моя отчизна страждет,

Душа в волненьи тяжких дум

Теперь одной свободы жаждет.

В посланиях к Бестужеву Рылеев провозглашает себя поэтом-гражданином и развивает свою литературную программу, полную любви к «общественному благу».

Но обнимает этот автобиографический круг более широкий, общественный круг. В сатире «К временщику» клеймится окружающая действительность, «аракчеевский» режим. В оде «Гражданское мужество» в обобщенной форме прославляется одно из коренных качеств подлинной доблести, служения отчизне, идеал, которому надо следовать; тут программа действия для целого поколения. Здесь и отечественные образцы гражданского мужества: Долгорукий, Панин, – дерзавшие говорить истину при Петре I, и Екатерине II, и ныне здравствующий Мордвинов, член Государственного совета, отличавшийся справедливостью и непреклонностью своих позиций. Из всемирных образцов вспоминаются оба Катана, Цицерон. Образцом служит и герой 1812 года А.П. Ермолов, которому адресуется особое послание. Это послание – от целого поколения, от всех декабристов: они знали об оппозиционных настроениях Ермолова и что его не жалуют при дворе; декабристы даже рассчитывали на помощь Ермолова в случае восстания. Из ближайших примеров доблести всеевропейской значимости избирался Байрон, кончине которого в Греции посреди восставшего народа Рылеев посвящает специальное стихотворение.

Но подлинным синтезом всех мотивов предыдущих стихотворений было самое знаменитое стихотворение Рылеева «Гражданин», написанное в год восстания. Тут личное и общественное, частное и общее, русское и всемирное – все подведено под общий знаменатель. Здесь и сатира на общество, «ветреное племя» «переродившихся славян», здесь и призыв к «гражданскому мужеству» (само название стихотворения), здесь и образцы доблести (Брут, Риэго). Но здесь еще и автобиографическая тема, разработанная в упомянутых посланиях, тема поэта-гражданина, отрешившегося от наслаждений и удовольствий жизни и целиком посвятившего себя служению высокому долгу. Стихотворение «Гражданин» и начинается с прямой постановки самому себе особой задачи в жизни: «Я ль буду в роковое время позорить гражданина сан», поэт не хочет «в постыдной праздности влачить свой век», прожигать жизнь «в объятьях сладострастья», он другой – он постигнул «предназначенье века», он хочет бороться «за угнетенную свободу человека». Здесь и другие характерные для программы декабристов мотивы: бедствия отчизны, потомков укоризны, обращение к целому поколению, агитаторская установка.

Особый цикл составляют в лирике Рылеева агитационные песни, написанные им в соавторстве с А. Бестужевым для солдат и широкой публики: «Ах, тошно мне и в родной стороне», «Вдоль Фонтанки-реки», «Царь наш, немец прусский», «Ах, где те острова», «Ты скажи, говори», «Уж как шел кузнец».

Декабрист А.В. Поджио в своих показаниях на» следствии соединил появление этих песен с заявлением Рылеева на одном из заседаний «Северного общества» о необходимости перехода к новым, более действенным формам агитации, к агитации в полках среди солдат.

Песня «Вдоль Фонтанки-реки» отражает события во взбунтовавшемся Семеновском полку (1820), «Ты скажи, говори» – об убийстве Павла I, пример расправы над тираном, «Ах, где те острова» – живая картинка заседания тайного общества, на котором высмеивались царские сановники и полицейские агенты.

Особенно замечательны две песни «Ах, тошно мне и в родной стороне» и «Уж как шел кузнец».

Первая, как показал на следствии Сергей Муравьев-Апостол, написана на мотив народной песни, относящейся «к состоянию крестьян» – на самом же деле прототипом послужил романс Нелединского-Мелецкого «Ох, тошно мне на чужой стороне». Рылеевская бестужевская песня, таким образом, является самостоятельным переосмыслением – в ней говорится о том, что поющему «скучно», а не «тошно», и не в «чужой», а в «родной» стороне. Песня «Уж как шел кузнец» написана от лица самих русских крестьян – напоминает народно-фольклорный троекратный сказ с нарастающей от эпизода к эпизоду остротой содержания. Кузнец несет из кузницы три ножа для расправы: первый – над боярами и вельможами, второй – над попами и святошами и, наконец, третий – над царем. Известно, что в декабристских кругах обсуждался вопрос об убийстве царя и уничтожении всей царской фамилии. Песня подталкивала сознание солдат в этом направлении. Но характерно, что в песне точно названы две главные опоры самодержавия. Эта песня – знаменательный показатель того, что декабристы думали о народе. Песня учила «мотать на ус», как силой отнять то, что силой взято господами. Песня прямо говорит, что «до бога высоко, до царя далеко», поэтому надо надеяться только на себя. Авторам удалось не только искусно подделаться под лад народной песни, но и слить эту народность поэтики с революционным содержанием. Здесь уже нет ничего мечтательного, песни насыщены конкретными историческими реалиями и овеяны широким народным дыханием, проникнуты здравым смыслом, лукавством и издевкой над царем и господами..

Совершенно самостоятельный цикл в творчестве Рылеева представляют его «Думы». Небольшие лиро-эпические произведения, они горячо обсуждались в критике и особенно в письмах 1825 года и являлись одной из программных заявок романтизма Рылеева.

«Думы» писались Рылеевым несколько лет и вышли отдельной книжкой в 1825 году. Что же это за произведения и какие цели ставил себе автор?

В архиве найдена первая редакция предисловия к «Думам». В этом предисловии Рылеев открыто провозглашает просветительски-агитационное направление своего цикла. Он не сомневается, что «общенациональный интерес в одинаковой степени присущ всем общественным силам, творящим национальную историю». Рылеев не проводит различий между историческими деяниями, политическими мотивами, которые свойственны историческим героям. Он развивает мысль о том, что только «один деспотизм боится просвещения, ибо знает, что лучшая подпора его – невежество».

Обычно чрезмерно подчеркивают антиисторизм дум Рылеева. В самом деле, Рылеев произвольно превращает в тираноборцев вельможу Волынского, погибшего в борьбе с Бироном, Державина, который не только нападал на вельмож, но и сам – певец Фелицы – очень ценил царские милости. Но была одна огромная историческая правда в думах Рылеева, она и определила исключительный их успех и значение. Рылеев подчеркивал, что историю делают не цари, а другие люди, знаменитые мужи, память о которых и мнение о которых хранит в своем сердце народ. Правда была и в том, что подлинным историческим деятелем может быть только тираноборец, фигура прогрессивная, патриот, любимец народа.

В жанре рылеевской думы сочетались элементы торжественной оды и исторической повести. Здесь и рассказ о подвиге, и определенная проповедь некоторых гражданских начал и добродетелей в одическом стиле. Лиро-эпический жанр думы позволял это сделать.

Поэтому верно угаданы основные компоненты: сюжет и ситуация – историческая или местная, герой в ситуации, речь героя – рассказ о подвиге и патриотическое назидание, вывод, завещание потомкам. Думы полны подлинного драматизма, были большим достижением в обрисовке исторических деятелей, живого человека, крупного исторического масштаба.

Правда, Пушкин с высоты своего зрелого реализма критиковал думы Рылеева и за невыдержанность исторического колорита, и за однообразие сюжетной схемы. В письме к Рылееву в 1825 году он писал: «Что сказать о Думах? Во всех встречаются стихи живые, окончательные строфы «Петра в Острогожске» чрезвычайно оригинальны. Но вообще все они слабы изобретением и изложением. Все они на один покрой. Составлены из общих мест, описание места действия, речь героя – и нравоучение. Национального, русского, нет в них ничего, кроме имен». Пушкин сам уже мог более совершенно решать проблему изображения исторического героя. Но бросившееся ему в глаза однообразие дум Рылеева еще не было однообразием и штампом для литературы в целом. Рылеев виноват в чрезмерном повторении найденных им компонентов эпоса – надо бы было их больше разнообразить, а они-то слишком и бросались в глаза при чтении дум подряд. Но ни описание места действия, ни речь героя, ни нравоучение сами по себе не являются пороком.

У Рылеева три группы дум. Первая – исторически-героическая беллетризация летописных сказаний, поучительного прошлого в самом общем патриотическом смысле. Это думы «Олег вещий», «Святослав», «Боян», «Мстислав Удалый» – о том, как Олег прибил щит к вратам Царьграда, каким храбрым был Святослав, как Мстислав победил косожского богатыря Редедю. Здесь еще нет социальной и гражданственной проблематики. К этому же циклу следует отнести и думу «Ольга при могиле Игоря», хотя она несколько и осложнена характерным для декабристов поучением. Мы помним, что Игорь убит древлянами за попытку собрать с них двойную дань. Читатель никак не может сочувствовать Игорю, несмотря на его ужасную смерть. Игорь неправ, он – злодей, утеснитель народа. Между тем, автор пытается, рисуя печальные фигуры пришедших на могилу Игоря его жены Ольги и сына Святослава, вызвать сочувствие к князю. Ольга отомстила за мужа. При этом Рылеев устами Ольги дает некоторое поучение, которое полезно знать всем правителям:

Вот, Святослав! к чему ведет

Несправедливость власти;

И князь несчастлив, и народ

Где на престоле страсти.

Эта и еще одна строфа найдены сравнительно недавно. Раньше дума имела более политически нейтральную концовку и как бы подтверждала приговор Пушкина о том, что думы Рылеева «и целят, а все невпопад». Но нейтральность все еще остается и здесь: речь идет о «справедливой власти», об обоюдном счастье князя и народа, будто оно возможно.

Более осмысленна в духе гражданского романтизма вторая группа дум – патриотические, рассказывающие о борцах за национальную независимость, о героях, помогавших объединению русских земель: «Дмитрий Донской», «Богдан Хмельницкий», «Смерть Ермака» и особенно «Иван Сусанин». Рылееву удается вложить в уста этих героев много сильных стихов, полных призывной страсти сражаться «за вольность, правду и закон». Описательные части здесь прекрасны: битвы, проявления храбрости, стойкости – все это соответствует истории и все это поэтично выражено. Например, описание Куликовской битвы, или романтика сибирских походов Ермака, погибшего в холодных волнах Иртыша.

Третьей и самой важной группой являются думы политические – на прямую тему борьбы «гражданства с самовластьем», славословящие подвиги во имя свободы за права «граждан». Они полны сатиры, обличения. Таковы думы «Волынский», «Державин», незаконченная дума «Вадим». Конечно, границы между второй и третьей группами весьма условны, и мотивы здесь переходят из одной в другую. Ведь и Дмитрий Донской ратует за «святую праотцов свободу», чтобы вернуть русским попранные татарами «древние права граждан».

Остается еще некоторое количество дум, таких, как «Артемов Матвеев», «Борис Годунов», «Михаил Тверской», «Дмитрий Самозванец», которые содержат мотивы всех трех групп, или не могут быть прямо отнесены ни к одной из них. Борис Годунов и Дмитрий Самозванец исповедуются в своих прегрешениях и сами пытаются объяснить нелюбовь к ним народа и причины собственной неминуемой гибели. Особенно это подчеркнуто во второй из дум.

Романтизм дум Рылеева проявляется в описаниях пейзажа, иногда нарочито мрачного, с использованием мотивов традиционной поэтики.

Пушкин упрекал Рылеева в исторических неточностях. Олег не мог прибить к вратам Царьграда русский щит с двуглавым орлом, так как эта эмблема появилась лишь при Иване III и его жене Софье Палеолог (XIV в.). Точность в деталях – отличительная черта реализма. Романтизм проявляется у Рылеева в отсутствии должного такта в выборе прототипов.

Рылеев – романтик, он дидактик, открытый и нарочитый. И дело не в дидактизме как таковом, а в том, что дидактизм определял сам метод построения образа. Рылеев заставляет Дмитрия Самозванца самому себе произносить угрозы.

Рылееву лучше удались национально-патриотические думы. Например, «Иван Сусанин». Национальная всеобщность подвига Сусанина скрадывает недостатки гражданского мировоззрения романтика Рылеева. Поэтому все, что ни скажет Сусанин, как богобоязненный крестьянин XVII века, все достоверно, и с точки зрения истории, и с точки зрения поэзии. Сусанин как раз не вынужден произносить тех высоких «гражданственных» слов, которые ему не свойственны и превышали правдоподобие образа. Он печется о спасении царя-батюшки и, как говорится, дальше не заглядывает. Но именно спасение царя Михаила Романова и символизировало национальное спасение России, удар по интервентам-«супостатам», пришедшим полонить русскую землю. Это в точности соответствовало действительному подвигу Сусанина и кругозору героя. Объективно-исторический смысл подвига Сусанина не насиловал логики патриотической думы и позволял Рылееву в высшей степени правдиво нарисовать обстановку подвига – русскую избу и костромской лес, не прибегая к штампам и ходулям. В этой думе нет ничего такого, что бы заставляло насиловать исторические факты и эстетический вкус.

И все же, хотя Рылеев и воспел много героев, у него мало героев из народа. Это, конечно, ступень политического мышления, особенность дворянского романтизма. По Рылееву, героем может быть Ермак, Сусанин, но не Степан Разин или Пугачев. Для Рылеева, как дворянского революционера, народ был одной из движущих сил истории, но не его главной движущей силой.

Думы отражают противоречивые декабристские позиции. Известно, что «Союз благоденствия» ставил своей задачей не только борьбу с властью, но и оказание ей помощи в выработке проектов, в подаче советов, в воспитании полезных граждан, не меняя политического строя.

Несомненно, «Думы» в целом – большое завоевание русской литературы начала 20-х годов. В них первые попытки создать портреты исторических героев.

Новый шаг в своем развитии Рылеев сделал поэмой «Войнаровский» (1825). «С «Войнаровским» мирюсь», – писал Пушкин автору. И эта поэма не без промахов, но она понравилась Пушкину: стих Рылеева возмужал, описания сибирской природы – верх мастерства. Рылеев очень заботится о передаче верных деталей сибирского быта: «юрта», «ясак», «варнак», «заимка», «доха» и проч. И здесь у Рылеева не было ни учителей, ни предшественников. Разговорный четырехстопный ямб, канонизированный Пушкиным для русских поэм, льется легко и непринужденно. Схема дум осталась и здесь: сначала описание природы, затем героя, его монолог.

Развивая повествовательную основу поэмы, Рылеев стремится, в отличие от дум, нарисовать цельный человеческий характер. Мы видим Войнаровского в схватке со степными кочевниками, потом на Полтавском поле битвы, позднее в изгнании, затем в Сибири – это, так сказать, его военно-героическая биография. Но видим его и молодым и влюбленным. Его, раненого, находит за курганом молодая казачка, он женится на ней, – и вот мирная хата, сад и бахча, он – чадолюбивый отец. Казачка и оказывается той первой «русской женщиной», которая затем добровольно отправится к нему, ссыльному, в Сибирь и там погибнет. И он, верный ей, на могиле ее замерзнет сам. Вся история рассказывается Войнаровским на разных этапах его судьбы, с различным отношением его к случившемуся, с глубоким самоанализом. И как бы в подтверждение того, что перед нами сущая историческая правда, отделяющая ее от романтической полуправды «Дум», вводится образ ученого, академика Миллера, которому Войнаровский там, в Сибири, с глазу на глаз, передает свою историю. Рассказ как бы удостоверяется: «с подлинным верно». Как умно введен этот образ историка Г.Ф. Миллера, посланного около середины XVIII века императорской Академией наук для обследования и изучения Сибири.

Многогранность образа Войнаровского – большое достижение Рылеева. Поэт сильно приблизился к реализму. Ни у кого, кроме Пушкина, мы не встретим такого мастерства в обрисовке портрета, характера. При этом учтем, хотя метод Пушкина остается более гибким и емким, Пушкин тогда еще не нарисовал в поэме ни одного исторического лица. «Онегин» – роман о современности, «Годунов» – трагедия, и оба произведения не были еще завершены. До «Полтавы» было еще далеко.

Однако и «Войнаровский» – типичная романтическая поэма, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками.

Вся предпосланная историческая часть и примечания находятся в вопиющем противоречии с той интерпретацией, которую изменник родине Войнаровский и его дядя, Мазепа, получили в поэме. Историческая непроницательность, неразборчивость в выборе героя сыграли и здесь отрицательную роль. Эта ошибка сузила возможности Рылеева как поэта. История для Рылеева – сумма поучительных примеров – и только. Какие бы краски автор ни потратил на Войнаровского, каким бы человечным образ его нам ни представал, основная историческая неправда, положенная в основу образа, попытка превратить Войнаровского в борца с тиранией Петра I и выдать его за национального героя украинского народа, не дает возможности автору воплотить его с подлинным искусством, лишает нас сочувствия к нему.

Слова о чести, о долге гражданина, о родине святой, о борьбе с врагами свободы, столь естественные даже у Донского, у Державина, у Волынского, в устах Войнаровского, племянника и сподвижника Мазепы, – слошная натяжка. Мы не можем принять заявления Мазепы:

И Петр, и я – мы оба правы,

Как он, и я живу для славы,

Для пользы родины моей.

Гражданский романтизм не мог вскрыть до конца ни социальных корней деятельности исторических героев, ни их неизбежной противоречивости.

Ни Мазепа, ни примкнувший к нему племянник не были тираноборцами в борьбе с Петром. Можно даже сказать, на Полтавском поле прав был только Петр, и всякий, кто был против него, был неправ. Для декабристов Петр – только царь; а раз царь – значит олицетворенное самовластие. Рылееву не хватает понимания роли Петра – как прогрессивного самодержца. Мазепа же был изменником как делу Петра, так и делу Украины, уже давно добровольно присоединившейся к России. В какой-то мере история тут мстит Рылееву, и его первоклассная в художественном отношении поэма все же стоит во вторых рядах русской поэмы именно в силу нечеткости взятой исторической перспективы.

У Войнаровского возникали сомнения в Мазепе: «Мы в нем отечество любили. / Не знаю я, хотел ли он / Спасти от бед народ Украины». Что скрывалось в этой черной душе? Войнаровский твердо знал, если бы истина ему открылась вполне, как надо было действовать:

Его сразил бы первый я,

Когда б он стал врагом свободы.

Была бы по-настоящему великая поэма, если бы этот процесс духовного роста в Войнаровском был завершен. Если бы он преодолел иллюзии и стал на сторону Петра. Была бы преподана глубочайшая драма перехода человека от одного убеждения к другому, образ получил бы емкую многозначность.

Задуманная, но не завершенная поэма «Наливайко» знаменовала новый у Рылеева шаг к реализму. Героем оказывался подлинно знаменитый муж, предводитель украинского народа, боровшегося за свободу против польской шляхты. Главный девиз Наливайко соответствовал духу времени и личной жертвенности, которой требовала борьба и христианская вера. Самое сильное место в поэме – «Исповедь Наливайки».

Известно мне: погибель ждет

Того, кто первый восстает

На утеснителей народа -

Судьба меня уж обрекла,

Но где, скажи, когда была

Без жертв искуплена свобода?