Сергей Тимофеевич Аксаков (1791-1859)

Наряду с писателями, непосредственно вышедшими из «натуральной школы», было еще много и таких выдающихся реалистов, которые сложились на большом отдалении от «школы». Но и они объективно подтверждали неодолимость реалистического направления, все более и более укреплявшегося в литературе. В этом отношении, может быть, самым красноречивым примером служит творчество С.Т. Аксакова, автора особенно замечательных произведений – «Семейная хроника» (1856) и «Детские годы Багрова-внука» (1858).

С.Т. Аксаков прожил долгую жизнь, но лишь в конце поприща занялся художественным творчеством, которое быстро вывело его в первые ряды «гоголевского направления» и вызвало одобрительные отклики критиков самых различных ориентации, в том числе Чернышевского и Добролюбова. Но путь к этому успеху у Аксакова был сложный и противоречивый. До указанных знаменитых произведений Аксаков считался вне большой литературы. Знал о нем узкий круг писателей. В 10-20-х годах он подвизался на театральном поприще, писал критические статьи о водевилях, проходных пьесах Коцебу, Мейнау, поддерживал дружбу с А.А. Шаховским, М.Н. Загоскиным, актерами Дмитревским, Шушериным. Во многом эти деятели олицетворяли вчерашний день русского искусства. Подлинным подвигом Аксакова было выступление в споре об игре Мочалова и Каратыгина в середине 30-х годов, в споре, можно сказать, историческом в борьбе за русский национальный театр; Аксаков, как и Белинский, принявший участие в споре, предпочел гениального Мочалова.

Долгое время Аксаков служил в цензуре, занимался педагогическими проблемами. Но жизнь в столицах мало его привлекала. Ему была по сердцу сельская усадебная жизнь, с ее внутрисемейными интересами, рыбной ловлей и охотой. Помнились родная Уфа, богатая природа Оренбургского края. Странными, на первый взгляд, показались его два сочинения: «Записки об уженьи рыбы» (1846) и «Записки ружейного охотника» (1851) – «аполитичное» творчество, идеализирующее быт помещиков-крепостников. Но Гоголь, Тургенев, а также Некрасов, а затем и Толстой сразу заметили подкупающую искренность писателя, умение не только любить природу, но и проницать в ее тайны, спокойно, неторопливо, пластически воспроизводить ее красоту, гармонию, облагораживающее влияние ее на человека. Аксаков раскрывал таинства окружающего мира, подымаясь до полных любви и наблюдательности «портретных» зарисовок рыб, зверей, их повадок и нравов, их «говора». Эти показания очевидца, конечно, в какой-то мере восходят к жанру «физиологического очерка». На самом же деле Аксаков открывал новые перспективы художественного творчества. Хотя в этом состязании человека с природой победителем оказывались воля, упорство, выучка человека, уженье и охота имеют воспитательное значение для человека: он должен не только торжествовать над природой, но и беречь ее. Перед «царем-природой» вставали проблемы высшего разряда, как мы бы теперь назвали экологические проблемы.

Была доля правды в словах историка литературы А.М. Скабичевского: «Аксаков представляет собою единственный и исключительный экземпляр писателя, который прямо и непосредственно от ложного классицизма, минуя романтизм, перешагнул к натурализму «гоголевской» школы». Но конец этой фразы нуждается в уточнениях.

Аксаков любил и уважал Гоголя, дружил с ним, использовал некоторые его приемы творчества, но представителем «гоголевской школы» не был. И с Гоголем во многом был не согласен, с его мистическими увлечениями. В этом пункте он расходился со своими сыновьями-славянофилами Константином и Иваном. И сам славянофилом не был. В оценке Гоголя стоял ближе к Белинскому, не разделяя, впрочем, его демократизма и некоторых «крайностей» в требованиях к литературе.

«Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» также подавали поводы упрекать автора в слишком объективистском, некритическом освещении патриархально-поместного уклада. А в советской критике десятилетиями клеили ему ярлыки как идеолога крепостнического строя, чуждого какой-либо формы «дворянского покаяния».

Не учитывалось то обстоятельство, что Аксаков воспроизводит восприятия действительности детским сознанием. Это сознание и очерчивает круг впечатлений и явлений, которые ему запомнились. Самым важным семейным преданием было переселение дедушки Степана Михайловича Багрова из Симбирской губернии, где вдруг стало ему тесно в родовой вотчине, на новые места, в Оренбургскую губернию. Затем описывается характер дедушки, ближайшие родственники, женитьба молодого Багрова (то бишь отца С.Т. Аксакова) и жизнь в Уфе. В «Семейной хронике» всего пять глав. А в «Детских годах Багрова-внука» (самого Сергея Тимофеевича Аксакова) – уже не воспоминания о детстве, когда события невольно освещаются в двойном аспекте и чувствуется присутствие взрослого рассказчика, а делается попытка органического воспроизведения самого детского сознания. И тут, хотя и больше глав, – все они в кругозоре детского сознания. Сначала у мальчика пробуждаются отрывочные представления о мире, затем они приобретают некоторую цельность (мать, отец, сестра, няня). Но больше всего впечатляет природа: «Дорога до Парашина», «Парашино», «Дорога из Парашино в Багрово», «Багрово», «Зимняя дорога в Багрово», «Осенняя дорога в Багрово». Расширяется мир мальчика, пробуждает в нем посильные волевые решения в Багрове без отца и матери во время месячного их отсутствия. Потрясает его смерть бабушки. На этом и заканчиваются «детские годы».

Простой, непосредственный тон повествования вполне раскрывает не только диковатость, робость, застенчивость, своего рода «нелюдимость» «плаксы» Сережы Багрова, но и его наблюдательность. С какого-то момента он вдруг осознает, что взрослые что-то хитрят я скрывают от него. Он замечает, что мать командует отцом и не любит приставленную няньку, которую ссылает в дальнюю деревню. Мать нисколько не располагает к себе, запрещает Сереже играть с дворовыми. Сережа очень хорошо себя чувствует с дядькой Евсеичем (своего рода Савельичем), но Сережа замечает, что Евсеич ест не такой же белый кулич, как они. Молотьба на току сначала привлекает его ритмом ударов цепов по снопам, и только полусознанием он догадывается, что такое «барщина».

Но никакая «объективность» не могла избавить Аксакова и от прямого показа эпизодов проявления дикого барства и крепостничества. В могучем цельном характере дедушки Степана Михайловича Багрова, не любившего двоедушия и искательства, много черт исступленного деспотизма, прихотей и самодурства. Весь дом от него дрожал. Гнев и милость сменялись безотчетно. И в характерах окружающих помещиков тоже много дикого барства: что стоит хотя бы образ Михаила Максимовича Куролесова, которого свои же крестьяне придушили как изверга рода человеческого. Напоминает автор и о том, что Оренбургская губерния – это место, где происходила «пугачевщина». Одно упоминание о ней накладывает краску на все произведение. Вкрадчивый управляющий Михайлушка с годами делается мироедом, которого ненавидят крестьяне. Все это замечает Сережа Багров. В «Семейной хронике» этот образ едва обрисован. Он и прятал концы «дела» о смерти Куролесова. Но вряд ли ему избежать такой же расправы над собой со стороны крестьян, которых он грабит и притесняет.

«Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» по жанру примыкают к документально-мемуарной литературе, в ряду которой занимают место «Детство», «Отрочество» и «Юность» Л.Н. Толстого, «Детство», «Мои университеты» М. Горького, «Детство Темы», «Гимназисты» Н.Г. Гарина-Михайловского, «Детство Никиты» А.Н. Толстого.

Николенька Иртеньев духовно взыскательнее и богаче Сережи Багрова. Сережа слишком созерцатель жизни и провинциал по сравнению с толстовским героем. Многое его отличает и от образов рассказчиков у других авторов. Но некоторая усредненность простодушного Сережи Багрова нисколько не лишает читательского интереса к нему: он замечательно искренен, влюблен в природу, духовно растет, видит нравственное превосходство простых людей над барами, улавливает их иронию, когда они говорят о господах, где чувствуется не только покорность и забитость. Подчеркнем еще и еще раз, много поэзии сообщает произведениям Аксакова влюбленность в природу, умение ее наблюдать, оберегать, душевно сливаться с ней.

Самые взыскательные писатели-стилисты в один голос восхищались на редкость правильным, простым, подлинно русским языком Аксакова. Он обладал абсолютным языковым слухом, не прибегал к экспрессии, областным словечкам. В некрологе о писателе А.С. Хомяков отмечал: «Он чувствовал неверность выражения как какую-то обиду, нанесенную самому предмету, и как какую-то неправду в отношении к своему собственному впечатлению...».

Руководствуясь собственным опытом жизни, чувством правды и не примыкая ни к «славянофилам», ни к «западникам», ни к «демократам», Аксаков одной правдой жизни стал крупнейшим писателем-реалистом, славой русской литературы.