logo search
М

№ 228 * * *

Гладкая дорога. Полная луна. С моего порога Моря даль видна. ... Беглый, бесконечный Вьется путь змеей. Путь на небе Млечный Освещает мой. Путь мой молчаливый. Не присяду я. Пусть бегут извивы, Как и жизнь моя. Ничего не свято, Мир – момент, мечта…

Пусть бегут куда-то Странные года. Вижу повороты В пройденном своем, Тени и высоты И далекий дом... Пройденные мысли, Бездны прошлых дней. Годы, что нависли, Словно мрак ветвей. Вижу много-много, Но душа нежна. Впереди – дорога, Полная луна.

А. Лозина-Лозинский, 1912

Стихотворение Гёте, послужившее образцом для лермонтовских «Горных вершин», было озаглавлено «Ночная песня странника». Тема пути не была в нем названа (а только ее конечная цель – тема отдыха), однако у всех читателей она была в сознании. Рифмы «путь – грудь», «путь – отдохнуть» наметились еще у поэтов XIX в. – Плещеева и др. Путь этот совершается, как у Гёте и Лермонтова, на фоне природы (обычно – южной): по-лермонтовски тихой – у Брюсова, контрастно-бурной – у Бурлюка. (Обратите внимание на отсутствие знаков препинания у Бурлюка: это один из приемов, которыми футуристы шокировали читателей.) Путь этот одновременно и дорожный и жизненный (у Лозина-Лозинского к этому добавляется Млечный путь): здесь влияние «Горных вершин» дополняется влиянием другого лермонтовского стихотворения – «Выхожу один я на дорогу...». В стихотворении Коневского внимание смещается с образа пути на образ идущего – удалого русского молодца. Эта семантическая окраска тоже была подготовлена в XIX в. и еще встретится нам.

Строки «Гладкая дорога. / Полная луна...» у Лозина-Лозинского (а отчасти и «лунная вышина» у Бурлюка) напоминают хрестоматийное восьмистишие Фета, но о нем – чуть дальше.