Канцона № 206 * * *

Я бросил в море ландышей фиалы, Сказал: не то, не то, прошло все мимо, Осеннюю лесную с мыса опаль Кружит нагретый вихрь неутомимо, И я не в силах спеть уж мадригалы. Меня встречает с мыса стройный тополь, Как будто в тоге. Вспомнил я Акрополь, Гречанок лики с взором опаленным И белый парус в отмели томленья.

Давно кукушек пенье Не слушал под каштанами и кленом,

Семь лет прикосновенья Священного не знал, носимый бурей, С глазами, устремленными в Меркурий. В челне из волн, луны и белых лилий Плыла, как лотос Нила, онемелый От ила, в локонах ласкающе-гульливых, Она. Я молча подошел, несмело, Сказал 6ез слов: люблю. – И я, мой милый, Но я боюсь весеннего разлива Любви твоей, – с ней буду ль я счастливой, Когда опять сольешься ты с Вселенной, Ища ее, разбрызганную пену,

Идя от плена к плену, Туда, к потусторонней и надменной,

Толкающей к измене Тебя, тебя, наш паладин любимый, Сын солнца и луны, неопалимый. – Я ей сказал: взгляни на челн истомный: Весь из нарциссов, анемон сплетений – Меня юнит он песней колыбельной, А я, бессмертный, юный, опаленный, Там в синеве изгнанья, час свой темный Лишь вижу, одинокий; безвесельный, Под звон волны, подводный и свирельный... Зачем к тебе пришел я в утро мая, Не знаю сам, разбрызганный волною,

Морскою и речною, По ликам вашим... Тишь вверху немая...

Я от тебя не скрою, Что здесь люблю я многих. Кто же, кто же Из вас, скажи мне, ближе всех, дороже?.. – Я поняла, – ответила мне нежно, Ты никого не любишь там, на море, Когда бываешь на челне жестоком

Оставлен одиноким, Ты тонешь весь в моем палящем взоре,

И близком и далеком; Не страшны мне придуманные лики, Я остаюсь с тобой, мой огнеликий...

А. Туфанов, 1917

Слово канцонапо-итальянски значит просто «песня». В народных хороводных песнях и плясках частым был такой порядок: хоровод под напев двигался на полкруга, потом под напев (того же ритма) возвращался попятным движением к исходному положению, а потом, наконец, под напев нового ритма совершал полный оборот. Эта структура – две короткие части одинакового строения и одна длинная иного строения – сохранилась и в строфе литературной канцоны.

Литературная канцона, сформировавшаяся со времен Петрарки (XIV в.), – это «полутвердая» стихотворная форма: стихотворение из 5—7 строф любого строения (обычно со сложным чередованием длинных и укороченных строк); каждая строфа состоит из «восходящей» и «нисходящей» части (по-нем. – Aufgesang и Abgesang, по-ит. – fronte и canda, «лоб» и «хвост»), причем восходящая часть, в свою очередь, делится на два «шага» (Stollen, piedi) с тождественным расположением строк и (менее обязательно) рифм. Нисходящая часть обычно длиннее восходящей. Чтобы строфа не разламывалась надвое, первая рифма нисходящей части должна повторять последнюю рифму восходящей части. В конце стихотворения иногда следует заключительная полустрофа («посылка», выводом или обращением), повторяющая форму нисходящей части.

Широкого распространения в европейской поэзии такая канцона не получила. Из русских поэтов по этим правилам строил свои канцоны, копируя Петрарку, Вяч. Иванов («Любовь и смерть»), нарушая эти правила – В. Брюсов (в сборнике «Опыты») и М. Кузмин (вступительное стихотворение к сборнику «Осенние озера»). Предлагаемое стихотворение А. Туфанова (будущего «заумника») выдерживает все традиционные правила, разве что допускает неточные рифмы (где?), нарушающие строгость формы. Схема рифмовки восходящих «шагов» и нисходящего «хвоста»: АБВ+БАВ+ВГДдГдЕЕ(маленькими буквами обозначены укороченные строки). Заметим, как автор заботится о связи между восходящей и нисходящей частью: между ними нигде не стоит точка.

Разумеется, слово «канцона» сохраняет и свое нетерминологическое значение – «песня». Поэтому не удивляйтесь, если в собрании стихов Н. Гумилева (или иного поэта) вы найдете стихотворения под таким заглавием, но не имеющие ничего общего с этим сложным строфическим построением.